Заглянул – Ира сидела на диване, пила воду из стакана. Почему-то рука, которой жена держала стакан, дрожала, вода лилась по подбородку, прямо на колени Иры. Рядом, на журнальном столике, – пачка таблеток, вернее, полностью распотрошенный блистер.

– Ты чего? – удивленно спросил Евгений. – Ира?

Жена выставила руку ладонью вперед, словно запрещая к себе приближаться.

– Ира? Тебе плохо? Да скажи что-нибудь! – Он подошел, затряс ее за плечи.

– Я. Все. Знаю, – полузадушенным голосом произнесла жена и подбородком указала на рабочий стол.

В первый момент Евгений ничего не понял. А потом – догадался. Жена залезла в почтовый ящик и все прочитала.

– Ира… – Он замялся, подыскивая подходящие слова. Потом махнул рукой: – Да. Да! И что теперь?!

Лицо жены исказила гримаса, она опять замахала руками, словно отгоняя Евгения. Он же схватил пустой блистер, попытался прочитать название лекарства. Спросил:

– Ты это все выпила? Ира?

Она упала на подушки и смотрела на него невидящими, пустыми, огромными глазами, и то ли дрожь била ее тело, то ли судороги…

– Алло. «Скорая»? Кажется, жена выпила таблетки… Я не знаю сколько, тут пустая упаковка. Приезжайте.

«Скорая» прибыла через десять минут.

Ире тут же промыли желудок, очень быстро привели в порядок. От госпитализации она отказалась – клялась врачам, что выпила случайно лишнюю таблетку.

– Это же суицид, вы понимаете, что мы обязаны реагировать на такие случаи? Вы понимаете, что нуждаетесь в помощи соответствующего специалиста? – настаивал на госпитализации фельдшер со «Скорой».

– Это не суицид! – страстно клялась Ира шепотом и указывала пальцем на закрытую дверь – там, в другой комнате, спал Леня. – Как я могла… При сыне… У меня маленький ребенок! Я не сумасшедшая!

– Да никто не говорит, что вы сумасшедшая…

– Я не всерьез. Женя, скажи им! – неистово шептала Ира. – Я просто хотела напугать мужа. Он загулял, да. И я перед его приходом выпила таблетки. Это не самоубийство, я ведь знала, знала, что муж вызовет врача, я знала, что ничем не рискую, я хотела напугать мужа…

– Подобное демонстративное поведение тоже является признаком…

– Женя, да скажи им!

Евгений наконец заговорил:

– Если мне в поведении жены хоть что-то, хоть чуточку покажется странным, я ее сам сдам в психушку. Правда.

– Ну смотрите, молодой человек, все на вашей ответственности. Все равно мы обязаны сообщить…

– Я понимаю, что вы обязаны, – перебил фельдшера Евгений. – Но такое произошло в первый раз, и я надеюсь, что это случайность. Это моя вина. Я постараюсь успокоить жену.

– Да-да! – страстно шептала Ира. – Я отказываюсь от госпитализации, я прекрасно себя чувствую… Все таблетки из меня вышли, вы сами видели, своими глазами, все десять штук…

Наконец, после новой серии препирательств, медики уехали, Евгений и Ира остались одни.

Ира – мокрая с ног до головы, дрожащая, с прилипшими ко лбу волосами, была похожа на упавшую в воду кошку. Она смотрела на мужа, и голова ее слегка тряслась. «Может, мы зря отказались от госпитализации?» – засомневался Евгений. Но он знал, сколь тяжело жена выносит все эти больницы, врачей, разговоры о лекарствах и болезнях…

Наверное, физически Ира в порядке, а вот с психологическим ее состоянием надо разбираться. И это его дело, а не врачей. Станет хуже – тогда пусть лечат жену профессионалы, но сейчас он, именно он должен успокоить, утешить Иру.

Евгений помог Ирине переодеться, уложил ее, закутал в одеяло, сел рядом.

Ночник – лампочка, мерцанием напоминающая свечу, – горел в изголовье кровати…

– Ты правда хотела наложить на себя руки, Ира?

– Да.

– А сын? Ты подумала о Лене? – напомнил он.

– Да. Чтобы тебе было больнее, чтобы ты, именно ты, мучился. Когда я умру и когда мой сын будет переживать из-за моей смерти… А ты – мучайся, глядя на него, потому что ты виноват!

– Я виноват. Но зачем наказывать Ленечку?

– Потому что это твой сын, и он – папин сынок, папа у него самый любимый! Как же, папа…

– Ира, ты не в себе. Я дурак, надо было соглашаться на госпитализацию! – схватился Женя за голову.

– Нет, нет, – бормотала Ира. – Я уже ничего с собой не сделаю. Порыв прошел. Я не хочу умирать. Я хочу жить.