Но что, если… если Рейтер кого-то упустило из виду 16 октября? В таком случае возможность уменьшилась до одной к четырем или пяти. Или шести. Или к десяти.

Но не думай об этом, сохраняй бодрое расположение духа.

— Он зашел туда в проход, чтобы облегчиться, — с носовым северо-германским акцентом сказал инспектор Хаас. — Ему не повезло: он оказался в неподходящем месте в неподходящее время.

Инспектору было под пятьдесят лет и он производил впечатление исправного грубоватого служаки: красноватое лицо с рябинками оспинок, близко посаженные голубые глаза, короткий ежик седоватых волос. Мундир его был аккуратно выглажен, на столб был полный порядок, как и в кабинете. С Либерманом он был сдержан и вежлив.

— На него с третьего этажа свалилась целая стена. Прораб, что ведет разборку, сказал потом, что кто-то там основательно поработал рычагом, но, конечно же, он должен был выдвинуть такое предположение, верно? Проверить это, увы, не удастся, потому что первое, чем мы занялись, вытащив Дюрнинга из-под обломков, это пустили в ход рычаги, чтобы обвалить все, что еще может рухнуть. Мы пришли к выводу, что тут был самый настоящий несчастный случай. На этом мы и остановились; это же написали и в свидетельстве о смерти. Страховая компания уже договорилась со вдовой; если бы тут был хоть малейший намек на убийство, будьте уверены, они бы так не торопились.

— Но тем не менее, — сказал Либерман, — это могло быть убийством, если предположить такой вариант.

— Зависит от того, что вы под этим подразумеваете, — сказал Хаас. — В этом полуразрушенном здании могли обитать какие-то бродяги или хулиганы, да. Они увидели человека, который зашел за стенку облегчиться, и решили устроить себе гнусное развлечение. Да, это допустимо. В некоторой мере. Но убийство, имеющее под собой какие-то реальные мотивы, убийство, нацеленное специально на герра Дюрнинга? Нет, вот это уж недопустимо. Каким образом некто, кто, допустим, следил за ним, успел забраться на третий этаж и обрушить на него стену за то короткое время, что он находился под ней? В момент смерти он и мочился, а выпил он всего две кружки пива, а не двести.

Хаас усмехнулся.

— Его могли уже заранее выследить, — сказал Либерман. — Один человек ждал наготове, готовый к решительному усилию, а второй, который был вместе с Дюрнингом… мог завлечь его в заранее обговоренное место.

— Как? «Почему бы вам не остановиться и не отлить, друг мой? Как раз вот здесь, где намалеван крест» — так, что ли? И к тому же из бара он вышел один. Нет, герр Либерман, — завершая разговор, сказал Хаас, — я сам тщательнейшим образом все проверил; можете быть уверены, что там был несчастный случай. Убийца не прибегал бы к таким ухищрениям. Они предпочитают действовать более простыми способами: выстрел, удар ножа, удавка. Вы это знаете.

— Разве что им приходится совершать много убийств, — задумчиво сказал Либерман, — и они стараются, чтобы все они… не походили друг на друга…

Прищурившись, Хаас уставился на него близко посаженными глазами.

— Много убийств? — переспросил он.

— Что вы имеете в виду, сказав, что вы тщательнейшим образом все проверили? — спросил Либерман.

— На следующий же день тут оказалась сестра Дюр-нинга и она прямо орала на меня, требуя, чтобы я арестовал фрау Дюрнинг и некого человека по фамилии Шпрингер. Не он ли… из тех, кем вы интересуетесь? Вильгельм Шпрингер?

— Возможно, — сказал Либерман. — Кто он такой?

— Музыкант. Если верить словам сестры, любовник фрау Дюрнинг. Жена была гораздо моложе Дюрнинга. И симпатичная к тому же.

— Сколько лет Шпрингеру?

— Лет тридцать восемь, тридцать девять. В ночь, когда произошел несчастный случай, он играл с оркестром в эссенской опере. Я думаю, что это избавляет его от подозрений, не так ли?

— Не можете ли вы мне что-нибудь рассказать о Дюрнинге? — попросил Либерман. — Кто был у него в друзьях здесь? В какие организации он входил?

Хаас покачал головой.

— У меня есть только самые обыкновенные данные о его облике, — он порылся в бумагах, лежащих на письменном столе. — Видел я его несколько раз, но никогда не общался с ним; они обосновались тут всего год назад. Вот они, данные: шестьдесят пять лет, сто семьдесят семь сантиметров роста, восемьдесят шесть килограммов. — Он глянул на Либермана. — О, вот одна вещь, которая может вас заинтересовать: у него был с собой револьвер.

— Неужто?

Хаас улыбнулся.

— Музейный экспонат, маузер «Боло». Его не чистили, не смазывали и из него не стреляли Бог знает, сколько лет.

— Был ли он заряжен?

— Да, но, скорее всего, ему оторвало бы руку, решись он стрелять из него.

— Не могли бы вы сообщить мне номер телефона фрау Дюрнинг и ее адрес? — попросил Либерман. — И сестры покойного? А также адрес бара? И я двинусь.

Хаас написал все, что он просил, сверяясь с данными из папки.

— Могу ли я осведомиться, — спросил он, — почему вы заинтересовались этим происшествием? Ведь Дюрнинг не «военный преступник», не так ли?