— Не шутите с этим. Если убийцы, разъехавшись, принялись за дело, почему бы не дать им еще одно поручение? И такое, которое они должны исполнить первым делом.

— Тот факт, что я еще жив, позволяет предположить; что их не послали вдогонку за мной.

— Может, они решили немного помедлить, Менгеле и Объединение Друзей — выяснить, что вы узнали. Или даже решили свернуть всю операцию.

— Теперь вы понимаете, что я имею в виду под «если» и «может быть»?

— Вы хоть понимаете, что вам может угрожать опасность?

Официант принес вишневое пирожное Клаусу и кусок лимонного торта Либерману. Клаус заказал кофе, а Либерман — чай.

Когда официант отошел, Либерман, разорвав пакетик с сахаром, сказал:

— Я давно уже подвергаюсь опасности, Клаус. Я перестал думать о ней; в противном случае я должен был бы закрыть Центр и посвятить жизнь чему-нибудь другому. Вы правы: если убийцы существуют, я, скорее всего, в их спнске. Так что продолжать розыски — это единственное, что остается делать. Я отправляюсь в Бордо, а Пивовар, мой друг из Стокгольма, отправится в Фагерсту. И если окажется, что эти люди тоже не могут быть жертвами, я проверю еще нескольких — просто, чтобы обрести полную уверенность.

Клаус, потягивая свой кофе, сказал:

— Я могу поехать в Фагерсту; я немножко говорю по-шведски.

— Но для вас мне придется покупать билет, верно? К сожалению, и с этим фактом приходится считаться. Кроме того, вы не можете позволить себе пропускать лекции.

— Я могу вообще не ходить на лекции в течение месяца и все равно получу диплом с отличием.

— Надо же. Какая голова. Расскажите мне о себе; каким образом вы обрели такую сметливость?

— Я могу рассказать вам о себе нечто, что удивит вас, герр Либерман.

Либерман слушал своего молодого собеседника серьезно и с симпатией.

Родители Клауса были в прошлом нацистами. Мать поддерживала дружеские отношения с Гиммлером; отец был полковником люфтваффе.

Почти все молодые немцы, которые рвались помогать Либерману, были детьми бывших нацистов. И это был один из немногих фактов, который все же заставлял его думать, что хоть медленно, но божьи мельницы все же работают.

— Это просто ужасно. Неудобно.

— Ничего подобного; нас сразу же потянуло друг к другу, а ты потрясающая женщина. Я обратил на тебя внимание еще в кино.

— Ты понимаешь, что я имею в виду. Ты только подумай: раз, два — ив кровать. Ты даже не знаешь, как меня зовут.

— Мег — от Маргарет.

— Полное имя.

— Рейнольдс. Медсестра Рейнольдс.

— Так темно, что даже пуговиц не могу найти. Ты уверен, что тебе это нужно?

— М-м-м, да, конечно. М-м-м, до чего приятно.

Стыдливо зардевшись, она сказала:

— Я надеюсь, что я тебе нужна не только на одну ночь, не так ли, сэр?

— Неужели ты можешь так думать?

— Нет, я думаю лишь о том, чем мне придется расплачиваться за эти прекрасные минуты. Еще бы мне об этом не думать! Ты же понимаешь, что, как правило, я так себя не веду, это не мой модус вивенди.

— Понимаю. Модус вивенди?

— Я тебе все говорю прямо и откровенно.

— Не буду и пытаться выворачиваться, Мег. Боюсь, что этот вечер может оказаться нашим единственным, но не потому, что мне так хочется. У меня просто нет выбора. Я послан сюда, чтобы… чтобы оказать одну услугу вашему пациенту, который оказался под кислородом в вашей чертовой больнице и к нему никого не пускают, кроме родни.

— Харрингтон?

— Он самый. Когда я позвонил и выяснил, что не могу попасть к нему, стало ясно, что, скорее всего, придется возвращаться в Лондон.

— А не можешь ли ты вернуться, когда он придет в себя?

— Сомнительно. К тому времени я буду заниматься другими делами; им займется кто-то другой. Если даже он придет в себя, Бог знает, когда это случится.

— Да, как ты знаешь, ему шестьдесят шесть лет, и он в довольно тяжелом состоянии. Хотя для своих лет он еще довольно крепок. Каждое утро ровно в восемь часов бегал по парку, по нему часы можно было проверять. Говорят, сердце у него тренированное, но мне кажется, в его возрасте оно может и не выдержать.

— Как жаль, что не могу увидеть его; в крайнем случае, могу остаться тут еще на сутки. Как ты думаешь, мы сможем встретиться на Рождество? Удастся ли прикрыть лавочку, чтобы ты освободилась?

— Я могла бы попробовать…

— Радости моя! В самом деле? У меня есть квартирка в Кенсингтоне, где кровать куда мягче, чем эта.

— Алан, каким бизнесом ты занимаешься?

— Я рассказывал тебе.

— Совершенно не похоже, чтобы ты что-то продавал. У коммивояжеров нет никаких таких «дел». Так чем ты торгуешь, а? Никакой ты не коммивояжер!