— О, должно быть, это и вправду так, — продолжал Нед, — о чем я искренне сожалею, поскольку вам и вашему чаю есть много чего обсудить. Однако позволено ли мне называть его просто чаем? — Кейт окинула его удивленным взглядом. — Мне бы меньше всего хотелось оскорбить ваши усилия по превращению его в сироп.

Невольная улыбка тронула ее губы, она отставила свой невыпитый, переслащенный напиток. И — о чудо! — Нед сам не понял почему, но он протянул руку и коснулся ее пальцев. Было чертовски приятно ощущать их изящные, нежные косточки в своей ладони.

— О, постойте, постойте, — заметил Нед. — Я совершил ужасную ошибку. Но вы должны простить меня. За эти годы я совсем позабыл про этикет и правила старшинства. Вы — дочь герцога, чай ваш личный враг, и вы являетесь единственным его законным истребителем. Этикет же гласит, что…

— Ничего подобного! Я вовсе не… — растерялась она.

Однако появившийся после его слов веселый блеск в ее глазах не погас. Может быть, если ему удастся еще раз заставить ее рассмеяться, он сможет вернуть все обратно. Возможно, ему удастся заполнить юмором эту пропасть между ними.

— Ах, так вы не дочь герцога? — Он огляделся по сторонам в преувеличенном замешательстве. — А кто-нибудь еще здесь знает об этом? О, я никому не скажу, поверьте!

Ее рука дернулась, и ему удалось выиграть еще одну ее невольную улыбку. И это Нед тоже хорошо помнил — его попытки вызвать у нее смех во время завтрака с дежурными сэндвичами и ее притворно суровые выговоры за то, что она едва не подавилась от кашля. Это было довольно рискованным занятием даже при ярком свете дня.

— Прекратите дурачиться, — сделала она ему замечание.

— А почему бы и нет? — Он протянул руку и коснулся ее подбородка.

Кейт подняла голову. И тогда он вспомнил, почему беседы с ней представлялись ему столь опасными. Потому что она так смотрела на него. Прошли годы. Но на мгновение тот взгляд, которым она смотрела на него, показался таким же древним и загадочным, как тот, что Далила однажды бросила на Самсона. Это был взгляд, говоривший о том, что Кейт видит его насквозь, что она прекрасно различает за пеленою юмора совсем не веселую реальную причину его отъезда. Она смотрела на него так, будто понимала, как отчаянно он пытался сохранить контроль над собой, не потерять самообладания… и как близко она подошла к тому, чтобы разрушить все его усилия.

Его жена представляла для него опасность с самого начала их брака. В ней странным образом сочетались открытость и сбивающая с толку таинственность — загадка, которую ему так хотелось разгадать. Он хотел бы поразить всех ее драконов — да он запросто придумает их, даже если у нее и нет достойных пресмыкающихся противников. Короче говоря, он внезапно осознал, что опять впадает в то юношеское безрассудство, которое ему удалось побороть в себе с таким трудом.

Он бежал от этого. Он покинул Англию якобы для того, чтобы проинспектировать владения Блейкли на Востоке. Это было рациональным, вполне разумным и расчетливым предприятием, и он доказал, что и сам может быть разумным и расчетливым. Он вернулся домой, будучи свято уверен, что на этот раз избавился от всех своих юношеских безрассудных фантазий.

— Вы что, решили разыграть из себя шута горохового для меня? — На ее лице словно были написаны те же страхи и угрозы, что смущали его и раньше.

Он увидел боль и грусть оттого, что бросил ее, и почувствовал свое собственное отчаянное желание их восполнить. Однако он заметил и нечто большее — она стала сильнее и тверже, чем та женщина, почти девочка, которую он оставил три года назад.

Он вернулся в Англию, намереваясь окружить свою жену джентльменской заботой и участием. Он хотел доказать всем раз и навсегда, что заслуживает доверие, что уже не тот глупый, безрассудный мальчишка, ищущий непосильной ноши.

А Кейт заставляла его хотеть невозможного.

Когда она улыбалась, теплота ее выражения преобразовывалась в некое горячее чувство, осколки которого проникали ему под кожу, как раскаленные иглы. Они врезались ему в грудь, цепляли его за ребра и неудержимо влекли к ней.

На одно безумное, отчаянное мгновение он подумал о том, чтобы открыть ей свою душу. Ему захотелось, чтобы она обо всем узнала — о его борьбе за самообладание и стабильность, о той тяжелой битве, которую ему удалось выиграть. Он стремился также понять, почему она сидит в этой гостиной так, будто не принадлежит к собравшемуся здесь обществу.

И это было полным безрассудством. Он столько сделал для того, чтобы обрести контроль над своими желаниями и побуждениями, и вовсе не собирался терять его ради милой улыбки. Пусть даже эта улыбка принадлежит его жене.

— Нет, — наконец произнес он. — Вы абсолютно правы. Я покончил с юношеским дурачеством и не строю из себя шута. Даже ради вас, Кейт. Даже ради вас.

Нед ощутил запах сена и навоза, едва вошел в конюшню. Хотя проход между стойлами был сухим и чистым, он осторожно ступал по недавно устланному соломой полу. Кобыла, на которой он прибыл из Лондона, повела мордой, словно принюхиваясь, и Нед достал из кармана кусочек моркови. Он положил его себе на ладонь и протянул, лошадь аккуратно слизала его языком.