Говоря о доказательствах, Дж. Стифен указывал, что под словом «факт» подразумевается: а) все, что может быть воспринято с помощью внешних чувств; 2) всякое душевное состояние, сознаваемое испытывающим его лицом [61] .

Д.Н. Стефановский иллюстрирует это положение следующим образом: то, что известные предметы расположены в известном месте и в известном порядке, это есть факт. Что человек слышал или видел нечто — есть факт. Что человек произнес известные слова — есть факт. Что человек держится известного мнения, имеет известное намерение, действует добросовестно или мошеннически, что он употребляет некоторое слово в особенном смысле, что он сознает или в данное время сознавал определенное ощущение — все это суть факты [62] .

При таком подходе факт представляется как образование чисто эмпирическое, объективное; «голая», как говорят иногда, «исходная информация» о явлении действительности, без всяких «субъективных примесей». Иными словами, объективность как бы априорно свойственна факту (во всяком случае приписывается ему, презюмируется); его объективность не зависит от формы, способа его существования (от того же языка, процесса, к примеру), она как бы унаследована им от объективной реальности. Спрашивается тогда, является ли юридический факт (знание) точной проекцией реального события на правовом поле? Если да, то как, когда, почему это происходит?

Понимание факта как эмпирического данного, как просто информации, очевидно, не может быть принято. В афористичной форме это выразил Ф. Ницше: «Факт всегда глуп, пока его не осветит разум определенного человека» [63] . Хотя первым был И. Кант, сказавший, что истина является не фактом, а артефактом, то есть тем, что сделано самими людьми. Кант подчеркивал, что только разум человека обладает правом быть «окончательным критерием истины» [64] . Иными словами, любое восприятие, любой эмпирический опыт является в конечном счете соединением чувственного и рационального. Факт, стало быть, выступает как субъективное знание определенного реального события; он является таким опытным знанием, которое формируется рассудком с помощью априорных форм созерцания (пространства и времени). Можно, кстати, вспомнить и о платоновском учении об идеях, споры схоластов с эмпириками и пр. Любое познание есть припоминание того, что априорно уже знает человек. «Кто знает имена, знает и вещи» [65] .

Факт, стало быть, выступает как субъективное знание определенного реального события; он является таким опытным знанием, которое формируется рассудком с помощью априорных форм. Факт — это не голая эмпирика, «не снятие информации со следа» [66] , не просто информационная калька с объекта в сознании субъекта. В факте наличествует субъективный момент и роль этого субъективного (человеческого), «искусственного», в чем бы оно не выражалось (идеология, традиция, психология), важно понять.

Представление о субъективной составляющей факта развили до чрезвычайности неопозитивисты. Л. Витгенштейн писал: «Мир — совокупность Фактов, но не Вещей» [67] . В этом суть предикативного отношения к миру. Факты есть то, что делает предложение истинным или ложным, то есть сами факты как элементы реальности не могут быть недостоверными, не могут рассматриваться с точки зрения их истинности — в отличие от нашего знания, основанного на фактах. Логическое у Витгенштейна первично и полностью детерминирует наше знание об эмпирическом. Он предлагает игнорировать эмпирику, заменив ее знаковой реальностью. «Пропозициональный знак-есть факт» [68] .

Как нам кажется, В.В. Никитаев разделяет подобный подход к пониманию фактов (как суждений), так как считает, что факты существуют сами по себе, что известного рода вещи как бы по самой своей природе являются фактами, если даже они нам неизвестны. Над этим слоем фактов как бы надстраивается слой сведений о фактах, производимых теми или иными источниками, которым эти факты даны (или были даны) как они есть [69] . Истина в такой интерпретации представляется как результат правильного построения суждений, а не соответствие суждений объективной реальности. По мнению В.В. Никитаева, только вследствие принципиального неразличения фактов, фактических данных и доказательств можно быть уверенным в том, что видишь «картину совершенного преступления» [70] .

То же самое мы встречаем в работе Д. Вигмора. Он писал, что каждый простой факт может быть выражен как proposition /утверждение/. Доказательство является относительным термином, означающим отношение между утверждением /proposition/, подлежащим доказыванию (factum probandum), и утверждением, предназначенным для поддержки этого утверждения (factum probans). Одно и то же утверждение может быть factum probans по отношению к одному утверждению и factum probandum по отношению к другому, так что может образоваться серия или цепь выводов [71] . Д. Вигмор проводил различие между фактом и пропозицией, но он считал, что любой факт может быть выражен в форме пропозиции. Более того, отношения между доказательствами есть отношения между пропозициями /propositions/ [72] .

На наш взгляд, вряд ли оправданным является сведение понятия факта к «формально-логическому», тем не менее, нельзя не согласиться с тем, что в факте встречаются «сырая эмпирика» и рационализированный опыт, воплощенный в логике, и, очевидно, происходит какой-то процесс взаимодействия между «первичными данными» и рациональной моделью, схемой. М.К. Мамардашвили по этому поводу отмечал, что мы можем воспринять лишь то, для чего у нас уже наличествуют модели [73] .