– - Я не пойду... Зачем? Кто вы такой? Что вам надо?..

– - Маталасов!
– - позвал кого-то офицер, и тотчас же из кустов выступили три жандарма и молча обступили Кленовского. Кленовский постоял с минуту в нерешительности, пробормотал ругательство и, не сопротивляясь более, пошел с ними.

– - Пожалуйста, будьте спокойны,-- все так же вежливо и ласково говорил офицер,-- дело обыкновенное-с... с молодыми людьми часто случается.

Через минуту они скрылись в тени кустов. Вскоре колокольчики залились веселым малиновым звоном и смолкли в лесу.

В тот же вечер столь же таинственно исчезли с пикника еще два студента и один гимназист, но отсутствия их никто не заметил. Веселье шло своим чередом. Была уже полночь. Луна стояла высоко. Костер догорал. У большинства мужчин головы кружились от вина. Языки развязались: теперь уже все чувствовали себя совершенно непринужденно. Подали шампанское, стали провозглашать тосты за науку, за генерала, за Россию, за процветание края, за уральскую горную промышленность. Кто-то из молодых инженеров предложил тост за народ, и он был встречен дружными аплодисментами и криками "ура".

VIII

К Конюхову среди шума несколько раз прокрадывался какой-то рыжий, невзрачный молодой человек, в коротеньком сюртучке, и таинственно докладывал ему о чем-то. Конюхов говорил с ним вполголоса, по обыкновению отвернувшись в сторону, что-то приказывал, и молодой человек так же незаметно исчезал.

– - Ну?
– - спрашивала Анна Ивановна, озабоченная встревоженным видом мужа.

– - Прозевали!-- отвечал он, хмуря брови:-- Захватили народищу тьму, а депутацию проморгали. Ищут теперь, дурачье, по всему лесу... ослы!..

– - Какая досада!..

– - Забрали сейчас одних болванов, да не тех... Жалоба должна быть у Барсукова, а его-то и нет... Подлецы!.. распугали народ, шуму наделали... кособокие!.. Вообще выходит безобразие!..

– - Ну, ничего... не волнуйся... Бог даст, устроится...

– - И это называется: негласно... тьфу!.. вот наши дурацкие порядки!.. До генерала дойдет -- сущий скандал!

– - Этого не может быть!.. А если бы и так, то что ж? Мы тут ни при чем, мало ли производится дознаний и прочее. Наше дело сторона.

Снова откуда-то вынырнул рыжий молодой человек и, почтительно переждав разговор, подошел к Конюхову.

– - Осип Павлович вас просят,-- доложил он:-- туды-с.

– - Хорошо,-- сказал Конюхов и пошел за ним.

В укромном местечке их поджидал Осип Павлович, тучный, упитанный человек, с бритой головой и красным лицом, затянутый в мундир.

– - Здравия желаю!
– - проговорил он хриплой октавой.-- Многая лета!..

– - Здравствуйте. Ну что?

– - Слава богу... Готово-с

– - А бумага?

– - Готово-с.

– - Дайте-ка мне.

– - Невозможно. Она там... приобщена к делу.

– - Но мне нужно непременно. Что написано? Кто писал?

– - Писали господин Кленовский.

– - Как?!

– - Студент-с, а не господин лесничий, конечно-с.

– - Ага!.. Вот мерзавец!.. Я так и знал.

– - Уже и они... ау! До свиданья!..

– - Когда? Что вы толкуете! Я сейчас его видел.

– - Никак нет-с... ау-с!.. изъяты из обращения.

– - Туда и дорога!.. А жалоба мне нужна...

– - Да вы не беспокойтесь, Петр Саввич: она приобщится к делу и дальше не пойдет, а другой, надеюсь, не напишут... Нет, уж теперь погодят... Если угодно, я копию сниму.

– - Пожалуйста.

– - С полным удовольствием. Имею честь кланяться. Многая лета!..

Конюхов вернулся к обществу, все такой же деревянный, но проницательная Анна Ивановна заметила, что настроение его изменилось.

– - Ну, что?
– - спросила она шепотом.

– - Все хорошо. Накрыли.

– - Видишь, я говорила. Слава богу.

Молодежь между тем снова образовала хор. Мало-помалу к ним присоединились и старшие. Ожегов, по-мужицки схватившись за голову, пел с большим чувством. Пел Веретенников, пели инженеры, и песня всех хватала за сердце, будя золотые воспоминания о минувшей студенческой жизни. Даже Конюхов, вытянувшись, как жердь, подтягивал козлиным тенорком:

Волга! Волга! Весной многоводной

Ты не так заливаешь поля,