– - А слышите, как журчит река... она точно лепечет о чем-то...

Горевший неподалеку костер то вспыхивал ярким пламенем, освещая колеблющимся светом деревья и камни, то разливал вокруг себя ровный, багрово зловещий свет. Около него копошились подростки и прислуга, приготовлявшая ужин. На вышке скалы опять хором запели песню, от которой все ожило, и мерцавшая в лунном сиянии даль получила какой-то загадочный смысл.

– - Очень, очень мило,-- говорил генерал.-- Это молодежь поет? Очень, очень мило!..

– - У нас иногда составляется большой хор... Сегодня еще не все.

Конюхов, заложив за спину руки, длинный и прямой, как палка, стоял почти у самого обрыва и смотрел вдаль своими бесцветными оловянными глазами.

– - Дядя просил передать вам,-- обратилась к нему Катя,-- что записка готова, остается только переписать.

Конюхов, не меняя позы и все смотря куда-то вдаль, слегка качнул головой в знак того, что он слышит. Это была его обычная манера обращения в разговоре с людьми низшего ранга.

– - Завтра или послезавтра перепишут,-- прибавила Катя.

– - Надо прежде прочесть, что он там написал,-- процедил Конюхов сквозь зубы.

– - Но дядя хочет подать записку от себя.

Конюхов удивленно приподнял брови, помолчал и, наконец, смотря куда-то вдаль, произнес тем же ровным голосом:

– - Старик с ума спятил. Записка должна быть подана от меня. Передайте ему это.

– - Пожалуйста, потрудитесь передать ему сами,-- сказала Катя сердито и отошла.

Конюхов, не сделав никакого движения, продолжал стоять все в той же позе.

Кто-то нашел большую, засохшую на корню пихту с красной хвоей и поджег ее. Ослепительно белое пламя вихрем взвилось кверху и с шумом обняло дерево, осветив все далеко кругом. Небо вдруг стало темным, луна побледнела. Неожиданно и странно изменилась вся картина, обнаружив невидимые до сих пор подробности: сидящую в траве собаку, белые камни в ложбине, громадного роста сосну по другую сторону рва... Катя заметила внизу, по ту сторону ущелья, недалеко от тропинки, каких-то людей полувоенного вида и между ними в белом кителе офицера. Очевидно, их испугал внезапный свет: они беспокойно задвигались и стали прятаться в низкорослые кусты можжевельника. Пока пламя с ревом пожирало сухую хвою, молодежь в восторге кричала и хлопала в ладоши, подростки визжали, прыгали и кружились вокруг огня. Но хвоя быстро сгорела, свет погас, и только раскаленные сучья слабо светились, жалобно потрескивая, отламываясь и падая вниз. Кругом опять все потемнело, небо стало синим, и на нем с прежнею яркостью светила луна.

Конюхов предложил подняться на самую вершину камня, откуда открывался вид на все четыре стороны. Генерал выразил согласие и, хромая, но стараясь ступать твердо, пошел рядом с ним. Общество зашевелилось, все стали осторожно подниматься вверх по тропинке, по осыпающимся мелким камням, между уродливыми глыбами скал, освещенных луной.

– - Подождите!
– - шепнула Светлицыну Анна Ивановна Конюхова, тихонько касаясь его руки и вглядываясь в его лицо, покрытое черной тенью: -- Нам надо поговорить.

Светлицын, нахмурившись, замедлил шаги и пошел вслед за нею. Несколько минут они шли молча, прислушиваясь к удаляющимся голосам гостей. Когда голоса смолкли, Анна Иванова остановилась, прячась в тени.

– - Ты сердишься? Да?
– - сказала она, привлекая его к себе.

Светлицын молчал.

– - Ты сердишься и нарочно ухаживаешь за Катей, чтоб позлить меня? да? Но я никогда не поверю, чтоб тебе могла нравиться эта ходячая пропись.

– - Почему же?

– - Фи!.. Что в ней?

– - Она мила, умна, образованна, красива...

– - Она невоспитанна, груба... ведет себя, как семинарист в юбке... Но не в этом дело... На что ты сердишься?

– - Могу тебя уверить, нисколько.

– - Разве я не вижу!.. Надо тебе сказать, что уже все замечают и говорят про нас бог знает что...

– - Гм!.. И тебя это беспокоит?

– - Еще бы!.. Ты странный человек! Я не понимаю, чего ты от меня хочешь?

– - Ничего... ровно ничего.

– - Нельзя же компрометировать себя...

– - Конечно!

– - С тобой невозможно говорить!.. Мы слишком у всех на виду, и простая осторожность требует, чтоб свидания наши были как можно реже. Ты должен это признать.

– - Охотно признаю.

– - Перестань!.. Не злись!.. в чем же ты меня обвиняешь?

– - Ни в чем... я вполне с тобой согласен...

– - Говори тише... везде народ... Тогда в чем же дело?

– - Не знаю... кажется, ни в чем.

– - Это несносно!.. Пожалуйста, не ломайся!.. Ты ревновал меня к этому уроду -- вот в чем дело!.. Не отпирайся, не отпирайся... к этому расслабленному баричу...