— Да? А в туалет мы ходили не переставая. Да? И всё время хлопали дверью. А она, видимо, переживала, что так часто пользуются её унитазом. Ещё сносится до дыр?! Да?

— А помнишь, Ося, я попросил у неё стульев, а то нам сидеть не на чем. А она, обалдев от моей наглости, пообещала нас всех посадить «куда следовает» и тогда мы вдоволь насидимся. Ты побелел от этой её шутки и засобирался домой.

— И правильно бы сделал, если бы ушёл. Да?

— А «БИТЛЗ»?

— А что «БИТЛЗ»? Пока Паша с Семёном разглядывая твои иконы, рассказывали девушкам о древней Руси и так далее, и так далее, и так далее, все уже забыли зачем пришли.

— Пельменей поесть пришли под водку. И пообжиматься с девчонками в тепле. Где ещё пообжимаешся? Все жили с родителями в коммуналках. Ты же сам с родителями в коммуналке жил. В кафе не натанцуешься в обнимку. Знакомые засечь могут. Вот все по «хатам» и собирались.

— Только вот сесть у тебя, действительно, не на что было. Да? Так на полу расселись как хиппи. Курят все сигарету за сигаретой — умных из себя строят, переживающих. Дым коромыслом — друг друга не видно. Да? А ты ещё и свет потушил для интима. И так далее, и так далее, и так далее. Мне, помню, фонарь с улицы прямо в глаз светит, как на допросе. Да? Мне не до музыки было. Я ушёл бы, если бы не Илья. Друг всё-таки. А он из-за Семёна пошёл. А Пашке до «Стрелы» всё равно не куда деваться было.

— А строили то из себя больших ценителей музыки. Получается — зря я старался.

— Не, Коля, не зря. Музон был сногсшибательный. Да? Колонки у твоей «Симфонии» такие мощные. Каждая со шкаф величиной. Да? Когда ты врубил их на полную, я думал что по мне открыли огонь из пулемётов. Тебе все кричат, сделай потише, а ты не слышишь ничего. Извиваешся в ритуальном танце. Жена твоя прячется за Линку, перечить тебе боится. Да?

— Пельмени с водкой, конечно, нас всех успокоили. На полу все растянулись, от удовольствия щурятся, жмутся друг к другу.

— И вдруг, дверь как взрывной волной, вышибло. Да? Иконы с грохотом полетели со стены, а в проёме толпа мужиков с красными повязками на рукавах. Да? Выползает твоя соседка и шипит, тыча пальцем на наше лежбище. Да? Музыка прекратилась, как по команде. То ли кончилась пластинка, то ли вырвались провода.

— Безобразие, — заорал квартальный, сверкая пуговками. — Людям отдыхать не даёте. Пройдёмте в отделение. Кто ответственный квартиросъёмщик?

— Не имеете права — полез ты в бутылку. Да? А я потерял дар речи, прикидывая, чем для меня всё это может закончиться. Выезд закроют, билет накроется и, как рецидивиста, посадят меня в острог до скончания века и так далее, и так далее, и так далее.

Дружинники толпились в коридоре, а участковый ходил по комнате и подталкивал нас на выход, как шпану.

— Всех в отделение! Там разберёмся.

— Я говорила, посажу, значит, посажу, хулиганьё. Я на вас управу найду у Советской власти, антисоветчики проклятые! Стиляги! — дребезжала Зинаида Ивановна.

Мы выходили по одному, нехотя напяливая на себя свои пальтишки.

— Девушки, можете остаться — великодушно разрешил участковый.

Мы шли гуськом по тёмному двору на Леонтьевский переулок. Отделение оказалось в двух шагах от дома, на улице Красной, в доме с кумачёвой вывеской «ШТАБ ДНД».

— А помнишь, нас посадили всех на одну лавку, потому что у них стульев не было.

— Да. А Семён как ляпнул, что это скамья подсудимых, так меня чуть не стошнило. Да?

— А когда дружинники все вышли на улицу покурить, я подумал они воронок подгоняют.

— А мент, помнишь, спрашивает Пашку — сколько мы водки выпили? Да? А Паша говорит по чуть-чуть. Да? Только за праздник Октября. Да? А мент на него покосился и спросил строго как его фамилия и так далее, и так далее, и так далее.

— Потом когда в паспорт его посмотрел, как заорёт что тот его обманывает. Сказал Финн, а в паспорте написано Халфинн. А Паша говорит, что он не обманывает, а что это его псевдоним. Потому как он сценарист. А Вовка Светозаров, как на пионерском сборе, хотел сказать правду, что он по отцу Хейфец, но Илья его угомонил.

Но всё равно в паспорте было написано — еврей. А к евреям тогда было очень предвзятое отношение. Они всем гуртом повалили в Израиль. То есть Родину советскую предавали. Эта провинность для мента была уликой поважнее, чем линия налива за воротник. На собраниях профсоюзных отъезжающих евреев распинали и посадить могли, как раз плюнуть. Дело пришить могли любое, какое понравиться. Водочные пары мешали нам осознать это сразу.

— Потом мент Семёна спрашивает фамилию, а тот ему

— Аранович!

— Кем работаете?

— Режиссёр на Ленфильме.

Хорошо промолчал, что снимал похороны Ахматовой и КГБ его давно «пасёт».

Илью спрашивает, а тот

— Авербах!

— Кем работаете?

— Режиссёр на Ленфильме. (Вынашиваю замысел фильма «Белая гвардия».)

Дружинники пришли, накурившись «Беломора», а мент им говорит, что большие они молодцы, потому как целую банду антисоветчиков поймали и дело на групповщину потянет. А им на заводе за это отгул положен. Дружинники обрадовались, оживились, что вечеринка удалась.