Из Соединенных Штатов нам предстояло в начале января отправиться в Египет. Сезон в Нью-Йорке заканчивался в праздники, и встречать Новый год мы собирались на пароходе «Либерте», где уже были забронированы каюты.

Наш маршрут проходил через Гавр, затем Марсель, откуда, пересев на другое судно, мы должны были плыть в Каир.

31 декабря мы с грустью покидаем Нью-Йорк. Иредставится ли еще случай пережить такие минуты? Должен сразу оговориться: ни из Нью-Йорка, ни вообще из Соединенных Штатов мы никогда не увозили плохих воспоминаний. Я знаю почему и дальше скажу об этом.

Итак, с провожающими нас друзьями являемся в порт — он находится в самом городе.

Я люблю в Нью-Йорке эти суда — прибыв с другого края света, они причаливают на краю улицы, люблю этот город, который «стоит», эти дымящиеся шоссе, эту простоту нравов, когда все слои общества живут бок о бок, эти продуктовые лавочки, куда можно зайти в вечернем туалете или смокинге и купить в бумажный пакет полуфабрикаты, чтобы назавтра приготовить еду прямо в кухоньке своего номера.

В забронированной для нас каюте-люкс распечатываем почту. Иосол Египта в Соединенных Штатах желает нам счастливого пути и большого успеха. Мы знаем, что все наши спектакли в Египте должны пройти с аншлагом.

На улице жуткий холод, а через две недели мы обретем солнце пирамид.

Взволнованные, мы чувствуем, как трансатлантический пароход уже заскользил по воде. Огни города исчезают в тумане. Статуя Свободы машет нам ручкой. Подул ветер, нагоняя шторм Все, или почти все, заболели морской болезнью. Словно сейчас вижу, как мы с Пьером Бертеном, вдвоем, затерялись за длинным новогодним столом перед горой икры, а метрдотель, организовавший этот прием, расхваливает нам меню с интонациями Саша Гитри!

Шторм разыгрался не на шутку. В таких случаях я нахожусь в постоянном движении. Я считаю, что лежать — неправильно. Спускаюсь в трюмы, на тот этаж, где бассейн. Наклон поверхности воды в нем временами достигает 45°. По судну бьют двадцатиметровые валы. Выходить на палубы запрещено — может сдуть ветром.

Мы плывем в этом приятном месиве уже около полутора суток, когда бортовой связист вручает мне телеграмму: Египет длй нас закрыт. Там революция. Негиб63 хочет «избавить нас от неприятностей».

И вот все мы безработные и смешны в своих номерах люкс. «Блеск и нищета бродячих комедиантов».

Конечно, случай из ряда вон выходящий. Тем не менее надо жить, и я чувствую ответственность за коллектив. Последующие три дня проходят в обмене телеграммами. Мы организуем импровизированное турне.

«Либерте» замедляет ход. Море утихает. Теперь мы плывем в «гороховом пюре» ледяного серого тумана. В нем стонут сигнальные рожки. Гавр возникает подобно призраку, едва различимый в грязной вате утра. Наши лица бледны, как этот день. Закутанные шарфами до ушей, мы пропитались влагой, как воздух.

Нам удалось договориться с кинотеатром Гавра, и мы сыграли «Репетицию» Ануя в импровизированных декорациях... На следующий день нас ждал автобус, и мы проехали по дорогам, покрытым гололедом, до Реймса, а оттуда в Кольмар. В Эльзасе у Мадлен стало нарывать горло.

Автобусом дело не ограничивалось — были также поезда, часы ожидания на железнодорожных вокзалах, где мы согревались у чугунных печурок.

Ну и продрогли же они, «калифы на час»!

Но самое прекрасное в этой истории то, что, не говоря о разнице в комфорте, мы встречали здесь такое же человеческое тепло, такой же горячий прием, такую же дружбу, как и у наших американских друзей.

Это был для меня поразительный опыт. Человек повсюду человек. И все, что идет от сердца, головы, нутра, при условии, что это искренне, находит в нем отклик. Невзирая на различия языков. образования, социальной принадлежности, убеждений, театр преодолевает все барьеры и обращается к человеческому в человеке.

Перед лицом театра человек, покинув свою скорлупу, обнажается, как перед лицом смерти. Жизнь предстает перед ним во всей полноте и быстротечности. Наступает передышка для всех сторон. Даже безбожники исповедуют религию жизни. Эта мирская религия и есть театр.

Наша труппа неоднократно возвращалась в Нью-Йорк. «The pride of Paris», мы выступали в самом сердце Бродвея, в Уинтергардене. В «Сити-сентер» «Парижская жизнь» Оффенбаха дала такие же кассовые сборы, как и в «Рэдио-сити». Мы посетили много университетов. Я расскажу об этом дальше.

Каждые наши гастроли в Соединенных Штатах оставляли незабываемые воспоминания. Думаю, это объясняется взаимной искренностью наших чувств. Американского зрителя прежде всего отличает искренность и доверчивость. Если его разочаровать, он отпрянет и вычеркнет вас из своей личной «географии». Напротив. если он встретит такую же искренность и доверие, если найдет пищу для своего любопытства или хотя бы обещания его возбудить, он примет вас и будет хранить верность.