Лыков наложил сам себе примочки, лег на диван и стал вспоминать детей. Это всегда ему помогало… Год назад сыновья достигли совершеннолетия и вступили в права наследования заповедным имением. Тем самым, которое долго мешало их отцу сделать предложение их матери. Заповедное имение передается только по мужской линии. Братья Лыковы-Нефедьевы владели им в равных долях. Чтобы не обидеть Принцессу Шурочку, родители с самого ее рождения копили на особом счету деньги для приданого. К 1905 году там было уже двести восемьдесят тысяч. Так что в Париж молодая жена поехала не с пустыми руками. На семейном совете братья постановили, что из доходов Нефедьевки ей полагается треть. Так, будто она тоже совладелица дачи. Еще десять тысяч ежегодного содержания присудили отцу, несмотря на его крики. Теперь молодежь получала в год около двадцати тысяч рублей каждый и была довольна. Математик сначала протестовал, не хотел существовать на женины деньги, но потом смирился. Управляющий Титус постоянно поднимал доходность имения. С такими капиталами братья Лыковы-Нефедьевы могли бы служить в столице, в гвардии. Но выбрали вакансии в Туркестане.

Алексей Николаевич сменил местожительство. Квартира на Моховой была для большой семьи. Для большой счастливой семьи… Одинокому человеку там делать нечего. Он переехал в скромное жилище на Стременной улице. При Лыкове осталась их старая семейная кухарка Нина Никитична. Теперь она вела все несложное холостяцкое хозяйство.

Жениться вторично сыщик не собирался. Его не покидало чувство вины. Варвара потому так рано ушла из жизни, что постоянно боялась за супруга. Из-за его опасной службы, без которой тот не мог. И сердце устало переживать. Мучить так же еще одного человека было бы бессовестно.

Под мысли о детях коллежский советник заснул. Проснулся он рано, в пять часов утра. За окном снова шел дождь. Голова уже не болела. А неплохо я вчера поднял на воздух семипудового паренька, подумал о себе Лыков. Словно перышко! То-то он опешил… Нет, порох еще остался, нечего себя старить. В итоге он вышел из дому без брюзжаний, повеселевший.

Правда, сразу выйти не удалось. Его шинель пострадала от взрыва и разошлась, когда сыщик проехался на спине. Можно было бы надеть статское пальто, Лыков так раньше и делал. Его служба не терпела публичности, и чиновник особых поручений редко надевал мундир. Но за последние два года все переменилось. На улицах стали убивать людей в форме только из-за нее. Счет жертвам шел на тысячи, и полицейские начали сдавать. Все больше их являлось на службу в партикулярном платье и уже там переодевались. Даже приставы ходили по участку без мундиров! Среди чинов министерства внутренних дел началось печальное поветрие. Каждый старался скрыть свою принадлежность к карательному ведомству. Многие не выдерживали ежеминутного страха и увольнялись. Раньше в наружную полицию было не попасть, желающие ждали очереди месяцами. Теперь же образовалось множество вакансий. Люди были запуганы и хотели выжить.

Алексей Николаевич не осуждал их. Легко, когда тебя никто не ждет и дети далеко. А как смотреть им в глаза, если они здесь, при тебе? Маленькие, а уже все понимают. Каждый день газеты приносят новые жуткие известия. Государство кажется бессильным, а террористы всемогущими. И погубить себя? Бросить своих чад один на один с судьбой? За копеечное жалование, за безвольного царя?

Лыков вспомнил цифры из доклада, который он составлял для Столыпина. С октября 1905-го по сентябрь 1906 года было убито и ранено 3611 государственных чиновников и военных. Счет жертв среди частных лиц тоже шел на тысячи. Больше всего потерь понесло МВД. За год погибло 8 генерал-губернаторов, губернаторов и градоначальников. 21 полицмейстер и исправник пали на посту. Расстреляно и взорвано 79 приставов и их помощников, 125 околоточных, 346 городовых, 57 урядников, 257 стражников, 55 жандармских нижних чинов и 18 агентов охранных отделений.

Многих из них Лыков знал лично. От великого князя Сергея Александровича до Плеве и начальника МСП Войлошникова. Защиты не было никому. В сентябре прошлого года зарезали Леонида Шереметевского. Любимец Путилина, лучший сыщик градоначальства, он еще в 1899 году вышел на пенсию и мирно заведовал метеостанцией в Гаграх. Нет, нашли и убили! А два месяца назад взорвали дачу министра внутренних дел на Аптекарском острове. Взрыв небывалой силы убил на месте 27 человек, еще семеро умерли потом в госпиталях. Были ранены трехлетний сын и двенадцатилетняя дочь Столыпина. Лыков часто думал: хорошо, что моя Варенька не дожила до этого ужаса…

Зимой получил свою пулю и Федор Кундрюцков. Шел домой со службы, и ему подло выстрелили в спину. Когда он вылечился, Лыков посоветовал уходить из наружной полиции. Пять детей и трое внуков умоляли о том же. Сейчас Федор живет в Нефедьевке, командует лесными объездчиками. Пьет молоко и постепенно восстанавливает силы в окружении малышни, которая проводит на Ветлуге все лето… В столицу Кундрюцков возвращаться не хочет.

Так что последний год Алексей Николаевич ходил на службу в форме и со старшими орденами. Помирать, так во всей красе! Если сейчас явиться в штатском, скажут: «экс» в Фонарном переулке сломал даже Лыкова. Поэтому Нина Никитична все утро чинила шинель. Хорошо, что сыщик проснулся рано и потому не опоздал.

Путь в департамент лежал сначала через Невский. Перед Аничковым мостом следовало повернуть направо, и тогда открывался красивый вид на Фонтанку. Сыщик любил эту картину и всегда любовался ею. Изгиб затянутой в гранит реки, Шереметьевский дворец с чудесной решеткой, Михайловский замок и Летний сад вдалеке. В этом саду они в хорошие годы гуляли всем семейством… Коллежский советник при этих воспоминаниях чуть было не разнюнился. Но не успел. Напротив Екатерининского института его грубо окрикнули:

– Эй, царский сатрап!

– Это вы мне? – не поверил своим ушам Лыков.

Два рослых парня с наглыми лицами разглядывали его и ухмылялись. Где только их так раскармливают?

– Тебе, фараон, кому ж еще! – осклабился левый, со щербиной в зубах. Вид у него был особенно вызывательный. Правый, с рябым лицом и длинными русыми волосами, казался умнее. Вот только шевелюра неделю немытая…

– Глянь, Васька, – сказал щербатый. – Кочевряжится! А по петлицам ежели судить, полицейская шкура! Сколько он наших товарищей в темницах сгубил? Ась? Казнить его, и дело с концом.