«Уральские казаки (особливо старые люди), - писал Пушкин в одном из девятнадцати пунктов представленных царю «Замечаний о бунте», - доныне привязаны к памяти Пугачева. «Грех сказать, - говорила мне 80-летняя казачка, - на него мы не жалуемся; он нам зла не сделал».
– «Расскажи мне, - говорил я Д. Пьянову, - как Пугачев был у тебя посажённым отцом».
– «Он для тебя Пугачев, - отвечал мне сердито старик, - а для меня он был великий государь Петр Федорович...»

Свою записку царю Пушкин закончил общими замечаниями: «Весь черный народ был за Пугачева. Духовенство ему доброжелательствовало, не только попы и монахи, но и архимандриты и архиереи. Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства»...

* * *

«История Пугачева» была закончена в болдинскую осень 1833 года и опубликована в 1834 году, а окончательный вариант «Капитанской дочки» был опубликован лишь в последнем номере пушкинского «Современника» за 1836 год.

При этом одна глава о бунте крестьян в деревне Буланино-Гринево, которую Пушкин назвал «Пропущенной главой», была по цензурным условиям опубликована лишь только в 1880 году.

Тема исторической хроники и романа - стихийное крестьянское восстание. Одновременно это изображение судьбы дворянской семьи в обстановке крестьянского восстания, причем, писал Пушкин, здесь «романическая история без насилия входит в раму обширнейшую происшествия исторического».

В «Исторических заметках» 1822 года Пушкин полагал, что «существование народа не отделилось вечною чертою от существования дворян», в 1830 году он видел огромную пропасть между крестьянством и подавляющим большинством дворянства.

В хронике и романе Пушкин ярко отразил социальный характер восстания, ненависть народа к дворянству и связь народа с Пугачевым. «Воеводы бежали из городов, дворяне из поместий... Пугачев объявил народу вольность, истребление дворянского рода... Дворянство обречено было погибели. Во всех селениях, на воротах барских дворов, висели помещики или их управители...» - читаем мы у Пушкина.

Одновременно Пушкин показывает в «Капитанской дочке» гуманность восставших в отношении к «простому народу» - крестьяне растаскивали только офицерские квартиры, а при приближении Пугачева даже у забитых крестьян пробуждалось чувство собственного достоинства.

При этом на всем протяжении романа Пушкин подчеркивает черты природного благородства Пугачева, его великодушие к простым людям.

«Капитанская дочка» получила очень высокую оценку современников. По словам Вяземского, Пушкину было в высшей степени присуще верное, ясное и проницательное понимание истории. Он был одарен способностью воссоздавать минувшее, переносить себя в прошлые эпохи.

«Капитанская дочка», - писал Гоголь, - решительно лучшее русское произведение в повествовательном роде. Сравнительно с «Капитанской дочкой» все наши романы и повести кажутся приторной размазней. Чистота и безыскусственность взошли в ней на такую высокую степень, что сама действительность кажется перед нею искусственной и карикатурной. В первый раз выступили истинно-русские характеры: простой комендант крепости, капитанша, поручик; сама крепость с единственной пушкой, бестолковщина времени и простое величие простых людей, все - не только самая правда, но еще как бы лучше ее».

Белинский так оценил роман Пушкина: «Капитанская дочка» - нечто вроде «Онегина» в прозе. Поэт изображает в ней нравы русского общества в царствование Екатерины. Многие картины по верности, истине содержания и мастерству изложения - чудо совершенства».

* * *

Исколесив за полтора месяца - от Петербурга до Урала и обратно - 3500 верст, Пушкин остановился 1 октября 1833 года в Болдине. Он писал жене: «Я сплю и вижу приехать в Болдино и там запереться».

Быть может, вспомнил поэт свою первую вдохновенную Болдинскую осень 1830 года, свой необычный тогда творческий взлет и, волнуемый новыми большими творческими замыслами, хотел в 1833 году повторить ее.

Уже на следующий день он пишет жене: «Плохо путешествовать женатому; то ли дело холостому! ни о чем не думаешь... Теперь надеюсь многое привести в порядок, многое написать и потом к тебе с добычею».

Через несколько дней - новое письмо: «Вот уж неделя, как я в Болдине, привожу в порядок мои записки о Пугачеве, а стихи пока еще спят. Коль царь позволит мне Записки, то у нас будет тысяч 30 чистых денег. Заплатим половину долгов и заживем припеваючи». Нащокину Пушкин пишет, шутя: «Емелька Пугачев оброчный мой мужик!»

И в то же время взволнованно просит жену: «Не стращай меня, женка, не говори, что ты искокетничалась; я приеду к тебе, ничего не успев написать - и без денег сядем на мель. Ты лучше оставь меня в покое, а я буду работать и спешить...»

Работать, однако, не удается. Прошел уже месяц, и Пушкин пишет В. Ф. Одоевскому: «Приехал в деревню, думал распишусь. Не тут-то было. Головная боль, хозяйственные хлопоты, лень - барская помещичья лень - так одолели меня, что ни приведи боже».

В письме от 21 октября Пушкин написал жене: «О себе тебе скажу, что я работаю лениво, через пень колоду валю. Все эти дни голова болела, хандра грызла меня; нынче легче. Начал многое, но никак ни к чему нет охоты: бог знает, что со мною делается. Старам стала, и умом плохам. Приеду оживиться твоею молодостию, мой ангел. Но не жди меня прежде конца ноября; не хочу к тебе с пустыми руками явиться, взялся за гуж, не скажу, что не дюж...»