спросил певца относительно замысла создать на оперной сцене образ Степана

Разина. «Это больное мое место, — ответил Шаляпин. — Я уже давно мечтаю

создать образ этого волжского богатыря. Но нет больше Мусоргского! По этому

поводу я уже беседовал с Глазуновым. Но он говорит, что это не его стиль... И

вот я снова в милом Петербурге, хотя не надолго, а потом опять айда по

заграницам. „Люблю тебя, Петра творенье..."» — заключил свое интервью

Шаляпин.

Павловск в те июльские дни 1912 года жил своей привычной жизнью. В

парке степенно прогуливались дачники, бегали нарядно одетые дети. «К

сожалению некоторых обитателей, — писал обозреватель «Биржевых новостей»,

— последовало распоряжение властей о недопущении автомобилей в

прекрасный местный парк, очень соблазняющий своими аллеями любителей

этого спорта... Публики масса, между которой в счастливом положении оказался

тот, кто приехал пораньше и занял киоски и затем довольно равнодушно

поглядывал на безместных, подолгу жаждавших кофе или простокваши... На

террасе столики ресторана заняты исключительно петербуржцами,

приехавшими взять воздуха, но утратившими способность в поисках его

отходить далее пяти сажен от буфета...»

К началу концерта публика заспешила в зал, в котором будет петь Шаляпин.

Слушатели встретили певца овациями, криками «браво». Как всегда, концерт

прошел с огромным успехом. Шаляпин в заключение, «чтобы не скучно было

уходить», как он сам сказал, пел «Блоху», «Титулярного советника», «У

приказных ворот». Публика долго не отпускала певца с эстрады. А по окончании

концерта все присутствовавшие в парке любовались фейерверком, осветившим

вечернее небо.

Во время отъезда певца перрон Павловского вокзала заполнили элегантно

одетые дамы и господа. Поезд тронулся, Шаляпин помахал шляпой. Какой-то

студент, подняв старую перчатку, вдруг закричал: «Господа! Федор Иванович

забыл перчатку!» Любители сувениров, не поняв шутки, вмиг разорвали

перчатку на мелкие кусочки.

Это был один из последних павловских концертов. Правлению железной

дороги музыкальные программы стали к этому времени уже невыгодны.

Корреспондент журнала «Театр и искусство» высказывал опасение, как бы не

пресеклась «так сказать, нить истории. Раньше, — писал он, — дорога только и

существовала музыкой, но с тех пор, как дорогу продолжили на Киев, вагоны

уже не нуждаются в „звуках Орфея“».

Следующий раз Шаляпин приехал в Петербург через месяц — 20 сентября.

Он чувствовал себя утомленным. «Я очень рад, — говорил певец окружившим

его репортерам, — что я опять в моем милом Петербурге, в котором я пою с

таким удовольствием!»

С вокзала Шаляпин отправился на свою квартиру — на Никольскую

площадь. Те, кто бывал здесь у Шаляпина, вспоминали просторный кабинет, на

стенах которого висели эскизы К. Юона к «Борису Годунову» (Шаляпин

приобрел их у художника и очень радовался покупке), портрет М. Горького

работы художника И. Гринмана, портрет М. Мусоргского. С этими портретами

Шаляпин не расставался. Они кочевали с ним с одной петербургской квартиры

на другую.

Живя в Петербурге постоянно, Шаляпин часто виделся с И. Е. Репиным,

регулярно бывал на устраиваемых художником «средах». А Репин приезжал в

Мариинский театр на спектакли с участием Шаляпина. Так, 25 ноября он

слушал певца в «Севильском цирюльнике». Шаляпин бывал и в Академии

художеств, где, к удивлению художников, любил сам заняться лепкой, взять в

руки карандаш или кисть. В декабре 1912 года, когда в церкви Академии

устраивалась панихида в связи с годовщиной смерти В. А. Серова, Шаляпин пел

в хоре. Газеты писали о намерении певца учредить стипендию имени Серова.

Январь и начало февраля 1914 года Шаляпин провел в санатории на станции

Иматра, в Финляндии. 1 февраля Шаляпину исполнился 41 год. Напряженный

труд давал о себе знать: переутомление влияло на сердце, врачи настаивали хотя

бы на кратковременном отдыхе и лечении. В Иматре Шаляпин много гулял,

катался на коньках по озеру, ходил на лыжах. А в середине февраля отправился