Проблема поставленного экологического императива есть не только проблема потребления и потребностей. Это проблема определения истинной природы и сущности человека, ибо только следование истинной природе человека, остающейся несомненной константой в контексте относительности всех остальных параметров и векторов внешнего бытия, открывает возможность определить, в чем действительно нуждается человек. Но именно истинная сущность человека размазывается и затемняется постмодернизмом, примитивизируется и опошляется масскультом.

Столь же остро встает и проблема целостного, в особенности духовно-психологического, здоровья человека, создания нормальной среды жизни для него. Для большего числа современных людей уже нынешние скорости дискомфортны, а абсолютная непредсказуемость развития жизни чревата депрессиями. Существующий наряду и рядом с реальной действительностью ее виртуальный вариант, созданный совокупными усилиями разных информационно-коммуникативных систем, усложняет для человека возможность адекватного самоопределения. Одновременность разновременного (благодаря телекоммуникациям) и взаимоисключающего, схождение разнообразного – эта радикальная, всеобъемлющая и вездесущая плюральность кого-то может и забавлять, но многих выбивает из колеи и заставляет усомниться в реальности самого мира. Отсюда разные способы эскапизма, бегства от действительности – начиная от ухода в виртуал до взрывного роста числа наркоманов. Очарованное, соблазненное, несчастное сознание современного человека часто не справляется с грузом необходимости одновременного осмысления нескольких параллельных миров, в одном из которых человеку приходится жить, в другом – работать, в третьем – отдыхать…

Данная коллизия многогранна и многоаспектна и составляет одну из линий значительного напряжения в общем распадении единства человека. Так, об опасности неизживаемой противоречивости ценностных и мотивационных ориентаций писали, с разных позиций и с разной аргументацией, А. Кестлер [269] и Э. Фромм [270] , утверждавшие, что распадение целостного восприятия внешнего мира чревато для человека шизофреническим распадением собственного внутреннего мира. Современная же культура не только не восстанавливает гармонию восприятия и стабильность состояния, но в значительной мере как раз сама и повинна в их разрушении. Как отмечал Л. фон Берталанфи [271] , культура, кроме всего остального, есть и важнейший психогигиенический фактор. Иными словами, от состояния культуры общества в значительной мере зависит духовно-психическое здоровье составляющих его людей.

Таким образом, современный социокультурный контекст массового информационного общества породил и формы сознания, и практику искусства, и общие культурные практики, в которых разумность не участвует, рациональность лишается статуса культурной ценности, отвергается (иногда даже осмеивается). Необоснованная активация иррационального, апеллирование к архаическим структурам сознания, провоцирование инстинктов под видом раскрепощения творческой спонтанности, развенчание рациональности в постмодернистской картине мира, сведение ее к плоскому прагматизму в масскульте – всё это не только деформирует сознание и дезориентирует мышление. Это также и разрушает понятие реальности, адекватность единой картины мира, что угрожает качеству коммуникации в обществе и тем самым в конечном счете подлинной человеческой социальности.

Что касается современного искусства, то оно всё более утрачивает свою привычную специфику, становясь средством исключительно развлекательным, когда, например, считается возможным в полном смысле слова скандальное переосмысление классических произведений (например, совместить «Травиату» с пикником или проводимым в антракте конкурсом на лучшее блюдо; разместить репродукции картин известных художников на трамвайных остановках или в подземных переходах и т. п.). Искусство все более замыкается на себе, черпает в себе отраженное вдохновение, бесконечно и неоправданно «цитирует» собственные формы и приемы. Современное искусство, утратившее способность говорить с миром и природой, теперь подражает самому себе. Его художественный язык становится не столько отражающим, сколько отраженным (вторичным) языком. Естественная потребность самовыражения, свойственная человеку и характерная для него, переформатируется в беспорядочную активность разного рода бессмысленных, надуманных шоу.

Думается, что в этом одна из причин общего ослабления наличной разумности, ибо искусство, при всей специфике необходимой для его понимания и свойственной ему мыслительной работы, добавляло человеческому интеллекту глубину, силу бытийной укорененности, остроту, точность и тонкость мыслительных обертонов и т. д. Не подпитываемый искусством, интеллект становится действительно машиноподобен, но это отнюдь не делает его сильнее. Интеллект в этом случае теряет в своей творческой силе. И именно опыт и приводит к выводу о главной роли творческой составляющей в самой идентификации естественного человеческого интеллекта.

Итак, можно констатировать, что современная культура переживает кризис, при котором изменяются не просто оценки или представления, но сами их критерии. Главным показателем кризисного состояния культуры становится изменение ее исходных функций. Если раньше ее главными функциями были социализирующая и воспитательно-образовательная, то в XX в. главными оказываются выравнивающе-нивелирующая (в которую перерождается прежняя социализирующая) и охранительная, призванная средствами культуры способствовать удержанию существующего порядка и власти. Именно культура ныне своими средствами производит человека, деятельность которого противоречит целям развития мира. Или же следует признать, что в современной культуре все больший удельный вес приобретают тенденции антикультуры. Действительно, ведь подлинная культура осваивает мир; но современный масскульт загромождает его гаджетом, а посмодернизм уводит это освоение в тупики субъективных реакций, рассеивая силы и возможности человеческого сознания.

Часто в современном искусстве искажаются в сознании человека основополагающие нормы и «матрицы», связанные с полом и лежащие в основе утверждения жизни. В целом можно сказать, что фактически впервые в таком масштабе достижения культуры поставлены на службу не разуму, но иррациональному; не совершенствованию личности, но ее примитивизации; не развитию богатства чувств, а эмоциональной неразборчивости; не свободе проявлений человека, но беспределу бесчеловечности; не безопасности, но организации угрозы, исходящей из умения использовать культурные достижения для целей разрушения и культуры, и самой жизни.