Сверхбыстрое развитие науки и техники на фоне оскудения духовной жизни привело к тому, что человеческое сознание не успевает продвигаться за изменениями, а человеческая душа не успевает освоиться с грузом новой ответственности. Человек утрачивает видение масштабов этой новой своей ответственности и меры опасности для мира и для себя самого, если он забудет о ней. Растущая пассивность человека и его социальная безответственность приводят к тому, что само общество теряет внутреннюю структуру, превращаясь в большую атомизированную толпу. Анонимизация человека в массовизированных, пассивных толпах порождает равнодушие и чувство внутренней отчужденности от всех процессов, имеющих социальный характер, что неизбежно усиливает тенденции тоталитаризации. В то же время процесс возрастания социальной энтропии порождает реальную опасность для сохранения и действительного развития человечества тем, что открывает шлюзы этой агрессивной пассивности массы.

Замкнутость в себе масс, оказавшихся без иерархии ценностей, без высоких идей не способными к самоорганизации, обрекает их на деградацию. Тем более это становится очевидным в отсутствие действительной элиты, «исполняющим обязанности» которой все чаще становится так называемый креативный класс (неадекватное название для социальной группы, часто, в свою очередь, неверно понимающей сам смысл креативности). В большинстве своем это оказавшиеся успешными массовые люди, не слишком реализовавшиеся представители богемы, представители прежних маргинальных групп, «главным искусством» для которых становится пиар, а экономический фактор заменяет профессиональные знания и умения.

Замена человеческих отношений психотехническими манипуляциями, их опосредованность информационными технологиями приводит к кризису социальности, являющейся исходной основой и фундаментом культуры. Нарушение современным человечеством лежащей в основе культуры «социальной экологии» может, по мнению А. Зиновьева, стать самым опасным экспериментом нашего времени. Вместо установления гармонии человек, разучившийся различать количество и качество, выступает в конфликте против всего: природы, общества, самого себя. Человек не находит гармонии ни с внешним миром, ни с собственным внутренним. Он все более утрачивает целостность и гармонию души. Но ведь именно такому человеку, каковым он обозначился в XXI в., предстоит в будущем решение сложнейших проблем, от которых, как уже говорилось, будет зависеть судьба человеческой цивилизации и даже сохранение самого человечества.

Существует два возможных варианта подхода к этой проблеме, которые условно можно назвать оптимистическим и пессимистическим. В отличие от пессимистического, вполне очевидного, его оптимистический вариант исходит из того, что «гуманитарные завоевания человечества достаточно значительны, чтобы позволить нам в одночасье сползти в высокотехнологичное варварство» [272] , что у человечества хватит здравого смысла, чтобы создать культуру, исключающую насилие, а не регламентирующую его, что ему хватит чувства самосохранения, чтобы не закончить историю земного человечества коллективным самоубийством. Как говорил русский философ С. Франк, человечество «идет по предначертанному ему пути так же, как идет по нему отдельный человек – через эпохи подъема и упадка, наступления и отступления, приливы творческой энергии и моменты усталости…» [273] Иными словами, кризисы, даже самые серьезные, – лишь временное явление в развитии культуры, и как отдельный человек находит в себе силы пережить их, так и человечество в целом сможет, как хотелось бы надеяться, преодолеть трудные моменты своего развития.

Кроме того, оптимизм часто обосновывают тем, что переход от индустриального общества к постиндустриальному означает изменение качества жизни общества, ибо если индустриальное общество основывается на массовом производстве и массовом потреблении, вызывающем стандартизацию жизни, то в постиндустриальном обществе, строящемся как информационное общество, информация сама(!) обусловливает новые перспективы развития и социального изменения. Процессы омассовления тем самым как бы автоматически прекращаются, и начинается расцвет личностного самопостроения человека. Однако, во-первых, сформированный массовый человек при этом никуда не девается, продолжая своей психологией определять господствующие настроения в обществе. А во-вторых, положение усложняется тем, что новые информационные технологии и информационные модели управления как раз и налагаются на массовое общество, и это может стать основой главных проблем человека в будущем и усилить опасность социального перерождения общества в антигуманном направлении.

Во всех сферах социальной деятельности человек оказался отчужден от собственных интересов: политика подчинила его личность, экономика – его цели, техника – его время. В материально-техническом отношении человек создал такой мир, который приобрел независимость и стал развиваться по собственным законам, созданный им мир вещей стал сильнее своего создателя и начал диктовать ему свои правила. Человек утратил контроль над изменением этого мира, а потому в складывающемся товарном тоталитаризме трудно понять, кто кому действительно принадлежит: вещь человеку или наоборот.

Технизация создает тенденцию отодвигать «человеческое, слишком человеческое» вплоть до полного исключения его из целиком автоматизированной деятельности. Цивилизация, культивирующая частичность человека, оправдывая это специализацией, приобретает черты постчеловеческой. И эта проблема постчеловеческого качества цивилизации становится всё более актуальной в условиях, когда наряду с естественным интеллектом человека начинает активно действовать искусственный интеллект машины. Сегодня даже само выживание человека зависит от того, как сможет он организовать свой диалог с созданной им второй природой, чтобы она не поглотила его собственное самоценное бытие. Организованный рядом с реальной действительностью виртуальный ее вариант, созданный совокупными усилиями СМИ, рекламы и других коммуникативных систем, ставит под вопрос и идентичность самого сознания человека. Человек уникальный и универсальный, в его сакральности и повседневности, в его парадигмальности и реальной наличности, оказывается распавшимся в своей целостности. И невозможность собрать его в гармоническом единстве всех проявлений, причем именно человеческих проявлений, ставит вопрос о неполном соответствии современного варианта человека его родовой характеристике и перспективе.

Всё отчетливее в этой связи выступает несоответствие формируемого всем контекстом современного информационного общества характера человека тем задачам, которые стоят перед человечеством. Определенная деградация человеческого материала дает основания говорить о деантропологизации, о реальном снижении уровня восприятия и ощущения жизни человеком, несмотря на все видимое ее оживление. Или, может быть, речь идет скорее о наступлении той эпохи, о которой говорил Н. А. Бердяев в своей «Экзистенциальной диалектике божественного и человеческого», считая, что в посттеологическую и постнаучную «третью эпоху» духа будет найдена и раскрыта новая антропология? [274] Однако ни анализ конкретных характеристик современного человека, ни разрабатываемые социальные проекты глобализации как они осуществляются в настоящее время, не дают оснований думать так. Очевидно, XXI в. не избежать ни решения жизненно важной проблемы характера культуры будущего человечества, ни проблемы самой глобализации, способ решения которой может определить лицо и характер всего XXI в. (и, скорое всего, не только). При этом характер возникших проблем показывает, что они не могут быть разрешены каким-то частичным способом. Но, как и во всей культуре, в данной области мы также наблюдаем кризис – духовно-идеологический, когда многие прежние ценности утратили свой незыблемый статус и подвергаются сомнению и отрицанию.