– Может, и не выследят, – отозвался Всебор. – Надо бы отыскать какую-нибудь нору. Поглядите на небо, как бы не ливануло.

Словно в подтверждение его слов у горизонта полыхнула сиреневая молния. Широким фронтом с запада наползала тёмная громада туч. Издалека доносились раскаты грома.

– Может и к лучшему. Все наши следы смоет водой, – проговорил Клут. – К тому же орки боятся грома, ведь по их верованиям молнии это живые создания, которые ненавидят всё их поганое племя.

– Скорее это нам достанется по полной, – усмехнулся Палько. – Нет ничего хуже, оказаться посреди Гринберийского леса без жратвы, ночью и под холодным ливнем, который к тому же принесли ветры Скальбура. Мы даже костерок не можем разжечь.

Ловя последние лучи солнца, они ещё какое-то время лежали на траве. Но вскоре свет померк. Потянуло свежаком, и слух начал различать пока ещё далёкий шум дождя.

– Поднимаемся и ищем убежище, – сказал Всебор. – Нам бы до утра дотянуть, а там посмотрим кто кого.

Долго грохотало. Перед бурей всё живое в заповедном лесу притихло. Замолкли птицы и даже жуки-точильщики под корой деревьев. А потом, нарастая с каждой секундой, полил дождь.

– Вот и разверзлись небесные хляби, – задумчиво прокомментировал Клут. – Может, всё-таки разведём костерок? Околеем ведь до утра.

По другую сторону холма, они наткнулись на замшелую сторожку, которая в незапамятные времена служила ещё лесорубам. Брёвна стен подгнили, крыша прохудилась, а печная труба рассыпалась по кирпичику, и всё же это было укрытие.

– Валяй, – пожал плечами Всебор. – Всё равно в темноте никто не заметит.

– Здесь и полешки сухие, – обрадовался Жиль. – Сейчас в таверне на Сонной улице, наверное, народ уже шумит. Увалень Лотар заказал гусиную ножку, а хозяин Кридор срезает с жареного телячьего бока толстые сочные ломти для гостей.

– За-т-т-ткнись! – с горечью в голосе протянул Клут. – Если не прекратишь болтать о жратве, я тебя стукну.

Им кое-как удалось разжечь в очаге огонь, и когда занялись сучья, вся компания сгрудилась у разрушенного камелька. Благодатное тепло взбодрило, но тоску не развеяло, и каждый продолжал, размышлять о своём.

– «Даже в пустой голове, иногда заводятся мысли, – поглядывая на Зубастика и Палько, подумал Всебор. – Только у всякого они свои».

– Жалко рис не в чем сварить. Котелок-то я потерял, – произнёс старый эльф. – Ну, что ж, придётся довольствоваться чёрствым хлебом.

Он достал из-за пазухи полкаравая и сунул их Всебору.

– Дели! – сказал толстяк. – Теперь ты у нас главный.

Утро встретило солнечным светом и щебетанием птиц. Дождь лил всю ночь, но к рассвету тучи рассеялись, и ливень прекратился. Пахло свежестью, трухлявой древесиной и полевыми цветами.

Костёр в комельке погас, но угли всё ещё отдавали остатки тепла. Спать пришлось сидя, да и можно ли было назвать это сном. Подпирая друг друга, вздрагивая от каждого шороха, они дремали и бессознательно ожидали вероломного нападения.

– Давненько я так паршиво не ночевал, – захрустел суставами Клут. – Того и гляди развалюсь.

– Не развалишься, – Палько дружелюбно хлопнул толстяка по хребту и заржал. – Старик, стариком! А в беге, молодому фору дашь.

– Драпали мы все, будь здоров, – вставил Зубастик. – Вот только, что нам теперь-то делать?

Все с интересом посмотрели на Всебора.

– Одно знаю, оставаться здесь не нужно, – произнёс Всебор. – Думаю, что Броль хотел провести нас в Калибар какой-то короткой дорогой. Сейчас посмотрим.

Он развязал на походном мешке узел и достал тетрадь Громилы. Коричневая потёртая обложка, суконный переплёт. Пару дней назад, в тёмных гротах Тиабрии эта тетрадь спасла им жизнь и вывела на поверхность.

– Хороший был парень, – заметил Клут. – Доберёмся до Калибара, справим по эльфу тризну.

– Тризну он справит. У тебя появилось за что? – рявкнул Палько. – Никто не спорит, Броль был хорошим товарищем, никогда не оставлял в беде, однако нрав у него, скажу я, был не золотой. Как напьётся, так кулаки и распускает. Временами щедрый, а когда прижмёт, жлоб каких поискать. Я у него пять лет на шляпу денег просил, так ведь не дал.

– Постыдись! – возмутился Клут. – Побойся богов, разве можно говорить о нём плохо. Он нам жизнь спас.

– Я и не говорю ничего плохого. Но что было, то было. Если эльф жмот и дебошир, у него этого не отнять.

– Прекрати, я тебе говорю, – толстяк вскочил и, выпячивая нижнюю губу, навис над одноглазым. – Если не возьмёшь свои мерзкие слова назад, я вышибу из тебя дух.

– Какого чёрта? – брызгаясь слюной, взревел Палько. – Ничего я назад брать не стану.

– Ну, так получай тогда от меня на довесок!