— Никак Семеныч! — обрадовался старшине Безухо-ву пожилой водитель, рядом с которым сидел незнако­мый, средних лет капитан.

— Здорово, Глебушка, — воскликнул Иван и закрях­тел, забираясь в кузов. — Это все, что ли, в хозяйство Морозова едут?

— Все, — ответил водитель. — А ты все по госпита­лям прохлаждаешься?

— Да вот... Не ждал, не гадал, опять пулю схлопотал повыше лодыжки... Прилетела шальная откуда-то, даже не пойму. Веришь, даже выстрела не слышал. Новости какие есть? Как живете-то, как воюете?

— Без тебя не начнем... Батю вот вчера подстрели­ли, — сказал водитель. — Сразу увезли.

— Батю? — охнул Безухов и наконец с чужой помощью забрался в кузов. — Как так? Куда смотрели? Насмерть?

— Да нет... глаза лишился. Вроде мозг задет. В Моск­ву, говорят, отправили самолетом, — сказал водитель. — Судьба-копейка. В бою пуля ни его, ни тебя не брала, а как затихло, кого в ногу, кому в глаз. Вот так и живем... Вроде затишье, наступления нет никакого, только гото­вимся, а поди ж ты... Тебе помочь? Эй, чего сидите, по­могите человеку устроиться, слышите?

Во фронтовом грузовике «ЗИС-5» было тесно. Там находился, в частности, оператор фронтовой кинохрони­ки, который непрерывно крутил камеру, снимая все, что видел вокруг себя.

Грузовик, переваливаясь и натужно ревя мотором, катил по разбитой и расхлябанной осенней дороге с на­спех засыпанными воронками в сторону фронта, откуда доносилась глухая канонада.

Бывалые солдаты дремали, несмотря на тряску, или молча смотрели на наши новенькие танки, движущиеся в сторону фронта. А также не без любопытства и злорад­ства — на подбитые немецкие танки и артиллерийские орудия, стоящие вдоль обочины, но чаще — на единствен­ную здесь девушку-пассажирку с белокурыми волосами, выбивающимися из-под новенькой пилотки, с аккурат­ной прической, погонами младшего сержанта и комсомольским значком на заметной груди, с плотно, в нитку, сжатыми губами. Одета девушка в выглаженную гимнас­терку, и еще был у нее с собой кожаный продолговатый чехол, который она держала между колен.

* * *

Эшелон с маршевым пехотным батальоном остано­вился недалеко от железнодорожной станции. Возле плат­формы уже стояли грузовики, готовые принять пополне­ние, прибывшее на фронт, в действующую армию.

Обычные солдаты быстро разгрузились из теплушек и телятников, а последними не спеша, потягиваясь, слов­но после долгого сна, разгрузилась штрафная рота, со­ставленная в основном из уголовных, но социально близ­ких элементов.

Среди них и был рядовой Николай Малахов, тогда еще совсем юный, в новой солдатской форме, которая была ему явно велика, так что гимнастерка топорщилась и вы­лезала из-под солдатского ремня. Он окликнул проходя­щего мимо железнодорожника-обходчика, простукива­ющего молотком с длинной ручкой вагонные оси.

— Слышь, земеля, до границы тут далеко?

— Сто верст, и все пехом, — ответил тот, не останав­ливаясь.

— Потерпим, да, Леха? — Малахов хлопнул по плечу своего кореша, мешковатого парня его возраста, с лицом, покрытым чирьями. — Сто верст для бешеной собаки не крюк, верно?

— Ну, — отозвался тот. — Перетерпим как-нибудь. Больше терпели.

— Десять минут — перекурить и оправиться! — пос­ледовала команда. И вновь прибывшие солдаты охотно разошлись в разные стороны, многие с наслаждением, сняв сапоги и портянки, легли в траву. Другие последо­вали в ближайший лесок. Там кореш Леха сел под бли­жайший куст, а Малахов последовал дальше. Он шел ка­кое-то время, собирая ягоду, и жевал ее, жмурясь и чмо­кая от удовольствия. И даже напевал... Потом обнаружил, что он то ли заблудился, то ли просто забрался дальше всех в лес. И уже собрался кричать «ау», но вдруг услы­шал девичий смех и плеск воды.

И остановился как вкопанный. Пробрался сквозь ку­сты и увидел небольшое лесное озеро, в котором плес­кались девушки. Их военная форма — медсестер и са­нитарок — лежала на берегу. А они безмятежно плава­ли, ныряли, играя друг с другом, беззаботные, как в не столь далеком детстве и как если бы не было никакой войны.

Как зачарованный, сдвинув пилотку на затылок, . смотрел Малахов, приоткрыв рот и тоже забыв обо всем.

Пришел в себя, лишь услышав издали автомобильные сигналы и рев моторов. Он побежал назад, но было уже поздно. Все уехали — только пыль столбом за последним грузовиком. Он замахал руками, закричал... И тут с неба послышался рев моторов, вой сирен — и на станцию об­рушились пикирующие «юнкерсы», сбрасывающие бом­бы, и «мессера», поливающие из пулеметов все, что там внизу шевелилось и копошилось.

Малахов упал на землю, накрыв голову руками, по­том скатился в ближайшую канаву. И замер. Это его спас­ло: одна из очередей прошла ровно по тому месту, где он только что лежал.

* * *

...Все тот же «ЗИС-5» из хозяйства Морозова катил себе по разбитой и расхлябанной фронтовой дороге с на­спех засыпанными воронками, переваливаясь на ухабах и натужно ревя мотором, — в сторону фронта, откуда до­носилась глухая канонада бомбовых разрывов.

— Никак станцию бомбят, — озабоченно сказал кто-то из бойцов, кивая вперед. — Там впереди железнодо­рожная станция, забыл, как называется. Через день их бомбят. Не успевают пути ремонтировать да шпалы ме­нять. Ну как в сорок первом. Где только наши ястребки, не понимаю...

Иван Безухов постучал по крыше кабины:

— Слышь, Глебушка, ты не гнал бы так. Лучше оста­новись здесь, от греха подальше.

* * *

Степан Каморин и Михаил Полунин вели полумерт­вого от страха «языка» мимо приземистых блиндажей и прочих военных построек, прикрытых маскировочной сеткой, мимо насмешек и подкалывающих вопросов по поводу их ночной добычи.

— Здорово, Степа. Никак, ходил на медведя, а пой­мал хорька?

— А ты сам сходи. Только тебя хорек сам поймает.