— Юсси! Друг! Неужели это ты? Не во сне ли я тебя вижу? Вот встреча, о какой я даже мечтать не смел!

И он раздвинул руки в стороны, словно готовясь кинуться в объятия. Но Юсси не принял его объятий. Он так поставил свои лыжи, что тому пришлось остановиться. И все-таки он уже был сбит с толку, не зная даже, как быть с пистолетом. Этот начиненный огнем и веснушками непостижимый тип опять словно опутывал его по рукам и ногам потоками своих восторженных выкриков, которые при первом впечатлении не вязались ни с каким здравым смыслом. Вот и теперь, попав на враждебную ему финскую землю, он должен был по крайней мере притихнуть и, уж во всяком случае, не радоваться, а он радовался самым неподдельным образом и орал во все горло, не беря во внимание ни места, ни времени:

— Какое счастье, что я напоролся прямо на тебя! Теперь мне ничего не страшно! Теперь я нашел свое настоящее место! Веди меня к своему начальству! Скажи, что еще один житель прибавился в Суоми! Да еще какой житель! Ты объясни им, какой это житель! Ведь ты уже знаешь меня насквозь. Верно? Обыскивай меня, выворачивай карманы! Делай все, что полагается делать с пленником. Вот, пожалуйста!

Он воткнул палки в снег и расстегнул свой черный полушубок, под которым оказалась темно-серая куртка финского офицера. Показав несколько пустых карманов, он опять застегнулся, продолжая радостно говорить и говорить, не давая Юсси времени для подозрительных мыслей. Все же Юсси спросил его:

— А ты зачем по-фински оделся?

— А как же! Если бы я по-русски оделся, то ваши солдаты подстрелили бы меня еще неделю назад, когда я через линию фронта перебирался. Только тем и спасаюсь, что под вашего замаскировался. Но теперь мне все равно. Ты меня знаешь — и беспокоиться мне больше не о чем. Как прикажешь одеться, так и оденусь.

— Я тебя в штаб батальона прикажу отвести. Идем. Впереди иди.

— Впереди? Юсси! И не стыдно тебе? А еще друг называется. Неужели я убегу от тебя или что другое выкину? Целую неделю тащился по этим лесам, чтобы попасть наконец в настоящие руки, — и вдруг сбегу? Плохо ты знаешь Юхо Ахо. Рядом с тобой я пойду, чтобы твои солдаты не подумали чего-нибудь.

— Ладно. Иди рядом.

— Вот это правильно, Юсси! Теперь я вижу, что ты мне по-прежнему друг!

И, заскользив рядом с Юсси, Юхо Ахо извлек из своей медной глотки оглушительный кусок того, что он по непонятному заблуждению считал, кажется, песней. Юсси нахмурился, когда этот кусок надавил на его перепонки, грозя прорвать их обилием тяжелых, сверлящих звуков, похожих одновременно и на предсмертные вопли зарезанного и на ликующий рев того, кто погрузил в него нож. У Юсси были причины хмуриться и поглядывать по сторонам. Предупрежденный о появлении в этих местах группы русских партизан, он мог ожидать их нападения на вверенный ему для охраны висячий мост через Сювяйоки. Полтора года назад они уже пытались его взорвать, но, потревоженные в своем болотном гнезде карательным отрядом эсесовцев, удалились глубже в необъятные леса своей страны.

Конечно, Юхо Ахо не мог знать, в какое неподходящее время он явился к Юсси Мурто сдаваться в плен. Так по крайней мере думал сам Юсси. И оттого, что у Юхо не все, как видно, было в порядке под его рыжими лохмами, он орал и орал без всякой оглядки. Никогда еще, наверно, финские леса не оглашались такими удивительными звуками. День стоял морозный и тихий. Молчаливые огромные ели и сосны, придавленные снегом, толпились на их пути, не шевеля ни одной веткой. Можно было подумать, что притихли они от испуга. Нелепый раскатистый крик без всякого стеснения вторгся в их мудрое царство, и они замерли в негодовании, уставя кверху свои напитанные снегом, тяжелые вершины и опасливо выжидая, когда их минует это непривычное вторжение. Юсси сказал недовольно:

— Ты бы помолчал немного.

Но Юхо вскричал:

— Не могу, Юсси, друг! Такая радость у меня — и вдруг молчать! Что ты! Петь я должен в такое время.

И он опять затянул то, что называл песней. И опять по безмолвию леса покатились громогласные звуки, схожие разве только с тем, что могли бы родить, сойдясь вместе, медведь, лев и бык с верблюдом, вздумавшие испытывать одновременно всю крепость своих глоток. Обрывая его песню, Юсси спросил:

— А ты в своем поселке давно не был?

И тот с готовностью ответил:

— Давно. Ой, как давно! Туда-сюда меня перебрасывали. Но я не такой дурак, чтобы терпеть без конца эти штуки. Тогда не удалось, так теперь удалось. Ты тогда один удрал, разведя запань, а про меня забыл. Нехорошо так бросать в беде своих друзей. Но я на тебя не сержусь. Тебе иначе нельзя было. Пограничники по лесу рыскали. Зато теперь все уладилось! Ну и рад же я! Семь дней тащился по этим лесам и все не мог понять, где кончаются наши и начинаются ваши. И сам все думал: «А вдруг опять к большевикам в руки попаду?». И вот вырвался от них наконец!

— Но почему ты именно ко мне пришел?

— А, ей-богу, не знаю! Можно подумать, что нарочно тебя искал. Сидел где-нибудь в ельнике день или два и все выбирал такой подходящий случай, чтобы именно к тебе в руки попасть. Ей-богу, так получается!

— Это хорошо, что ты попал ко мне без свидетелей. Если бы кто-нибудь из наших увидал, что я с рюссей так болтаю, мог бы черт знает что подумать.

— Да, да, да.

— Сейчас ты посидишь у меня минутку, а потом я тебя, пожалуй, сам поведу, а то черт тебя знает…