— А вас она не пугает?

— Меня? Нет. Я солдат. Чего ж пугаться перед боем.

К ним подошёл Александр, передав детей заботам Вари. До веранды доносились их крики и смех. Александр опустился в кресло.

— Того совершенно выбил меня из сил. Назначил меня своим любимым конём и велел догонять Олю. А что вы тут делали? У вас такой важный вид, словно вы не у моря, а в Государственном совете.

— Ваше величество в какой-то степени правы, — заметил Лорис-Меликов. — Мы с Екатериной Михайловной и впрямь говорили о государственных делах.

— Браво, — засмеялся Александр. — Моя маленькая жёнушка входит во вкус. Раньше меня всё ругала, что я на отдыхе занимаюсь делами, а теперь вон и сама стала. Может, теперь мне тебя поругать за это?

— Меня надо ругать, меня, Ваше величество. Я, верно, вовсе разучился дам развлекать. Вон и тему не мог придумать иной, кроме как о реформах.

— Что ж ты ей говорил о них?

— Я говорил, что они открывают широкие возможности для Вашего величества изменять те законы, что давно устарели и нуждаются в приведении в соответствие с новыми требованиями.

— Новыми требованиями? — Александр словно на вкус попробовал это слово.

— Я полагал, что ненормально, когда Ваше величество не может поставить рядом с собой на престоле любимую жену. — Александр молча смотрел на него. А Лорис-Меликов продолжил: — А ведь я уверен, для России было бы большим счастьем иметь, как и встарь, царицу — русскую по крови.

— Да, я тоже об этом думал. Ты угадал мои мысли.

— Кстати, я хотел бы напомнить Вашему величеству, что история при этом могла бы и повториться: первый из Романовых, царь Михаил Фёдорович, уже был женат на Долгоруковой.

— Ив самом деле. Я совсем забыл. Видишь, Катя, история и впрямь повторяется. Что ж... — он подумал. — Вернёмся в столицу, надо будет создать комиссию для рассмотрения твоих предложений. Лучше всего под началом наследника-цесаревича.

— Но учитывает ли Ваше величество, что Его императорское высочество не слишком большой поклонник всех нововведений?

— Именно поэтому я и хочу вовлечь его в этот проект. Сделать твоим союзником. А коль он в стороне был бы, так уж точно его бы настроили против. Ты поезжай теперь вперёд меня туда и начинай готовить свой доклад.

— А на каком варианте желал бы остановиться Ваше величество?

— А сколько их? — спросила Катя, до того прислушивавшаяся более к крикам детей, чем к разговору Александра.

— Ну я уже докладывал Его величеству, что есть три варианта проведения реформ. Допустить в Государственный совет представителей земств и городов, при этом несколько расширить его полномочия в деле издания законов и контроля над финансами. Это самое малое, что следовало бы сделать. Далее, можно было бы создать и новое совещательное учреждение — нечто вроде Земского собора. Его члены стали бы избираться или земствами, то есть территориями, или же отдельными избирательными коллегиями от разных сословий — дворянства, духовенства, купцов, студентов и так далее. И, наконец, третий вариант...

— Хватит, хватит и этого, — перебил его Александр. — Нам только парламента не хватало.

— Но в других странах...

— Ты же не в другой стране живёшь, Михаил Тариелович, а в России. И здесь эти нововведения знаешь, как называют? Дьявольским измышлением.

— Знаю, Ваше величество. Я даже знаю, чьё это измышление — господина Победоносцева.

— Да, но не просто частного лица, а обер-прокурора Святейшего синода.

— Он был воспитатель наследника.

— Потому я и хочу, чтоб твоя комиссия собиралась под началом цесаревича. Этим мы уменьшим его влияние. Словом, езжай и приступай к докладу.

Александр говорил с Адлербергом.

— Саша, я хочу поручить тебе важную для меня миссию. И не надо говорить, что я надеюсь не только на твоё усердие, но и на скромность.

— Вашему величеству совершенно излишне напоминать мне об этом.

— Не обижайся, я не сомневаюсь в тебе, но вслух говорю то, что думаю, из-за того лишь, что хочу подчеркнуть важность моего поручения. — Он взял со стола конверт, запечатанный его личной печатью. — Здесь процентные бумаги и их опись. На сумму... — он взглянул на бумагу, лежащую на столе, — три миллиона триста две тысячи девятьсот семьдесят рублей. Это часть моего капитала, который я разделил в равных долях между всеми моими детьми. Положи их в государственный банк от моего имени. Как сделаешь это, телеграфируй, я тотчас же составлю завещание на них, в котором укажу, что они являются собственностью Екатерины Михайловны и наших с ней детей и что она вольна ими распоряжаться и при моей жизни, и после моей смерти. Завещание это я передам наследнику. Следовательно, знать об этом будут два человека. И в случае чего... — он протянул ему конверт. — Езжай. И сразу телеграфируй.

Лорис-Меликов и Адлерберг возвращались в столицу.

— А скажите, Михаил Тариелович, — Адлерберг помешивал ложечкой чай в стакане, — коль посчитаете меня достойным вашего доверия... Зачем вы всего этого добиваетесь — всех этих ваших реформ? Что это лично вам принесёт? Вы можете быть со мной совершенно откровенным, я в ваши игры не играю, моих интересов тут нет — слишком ленив, да мне хватает и той роли, что Государь мне определил: его друга и его министра... Но вы, что вами движет?