— Какие возможности?

— Разные. И мы поговорим о них после.

— Когда — после? После чего?

— После того, как вы восстановите свои отношения с Варварой Игнатьевной.

— Что за вздор вы говорите! Что вам за дело до моей личной жизни. Она к вам касательства не имеет.

— Положим, имеет. У вас короткая память. Забыли?

— Что вам надо от меня?

— Ничего. Пока ничего. Просто мы считали бы полезным для нас, а для вас и приятным, сойтись снова с Варварой Игнатьевной.

— Это невозможно.

— Отчего же так категорично?

— После того, что я сказал ей и сделал ей, положительно невозможно.

— Она, я уверен, теперь забыла об этом. Под влиянием некоторых событий в её жизни, весьма приятных, она, я полагаю, будет рада забыть всё плохое.

— Какие события вы имеете в виду?

— В каком-то смысле это уже иная женщина. Расходились вы с подругой любовницы императора, а помиритесь с подругой его жены.

— Как жены? Катя — его жена?!

— Ну вот, а теперь начнём всё сначала...

— О, теперь я понимаю, зачем я вам понадобился. Хотите заставить меня шпионить за семьёй Государя. Ошибаетесь, ваше превосходительство, я не филёр. У вас для этих дел есть Третье отделение, к ним и обращайтесь.

— У нас его, считайте, уже нету. Упраздняют его.

— Его? Не может быть.

— Через четыре дня наш дорогой армянский диктатор положит на стол Государя указ о его упразднении.

— Да вы же не сможете дня без него прожить.

— А мы и не будем без него.

— Вы ж сказали — упраздняют.

— На бумаге. Но не об этом у нас с вами речь. Мы говорим о вас, о вашей судьбе. Хотите, чтоб вам вспомнили бегство из полка и житие под фальшивым паспортом, чтобы востребовали сразу все ваши долги — ну что ж... Но коль согласитесь с моим предложением, приходите сюда завтра в это же время.

Лорис-Меликов положил перед Александром проект указа.

— Я думаю, Ваше величество, это произведёт весьма положительное впечатление на общество. Столько лет, ещё со времён царствования вашего батюшки, Третье отделение было как пугало для всех. Его уничтожение будет расценено как новый либеральный шаг Вашего величества, в чём так нуждается сейчас общество.

— А не скажут нам, что мы ослабляем карательную деятельность в то время, когда нигилисты усиливают свою?

— Если кто-то и выскажется подобным образом, мы объясним через прессу, что, во-первых, террористы теперь притихли, после зимы не было практически ни одного злодеяния. А потом можно будет намекнуть, что преданные Вашему величеству люди, работавшие на благо безопасности престола, не уволены от службы, а переведены в департамент полиции, и, следовательно, это может расцениваться не как ослабление карательных органов, а как их усиление.

— Ну что ж, дай Бог, чтоб ты не ошибался, — и Александр подписал указ.

Желябов и Перовская стояли у окна. Он курил, она, отодвинув штору, всматривалась в тёмную улицу.

— Мне пора, пожалуй, — сказал Желябов, загасив папиросу. — Пока ещё народ на улицах, я не так заметен.

— Да их ведь теперь ликвидировали, Андрюша. Может, уже и некому следить.

— Что ты веришь этим сказкам. Какая разница, как называют охранку — третьим отделением, сто третьим. Сыск как был в России, так ещё сто лет будет. На том и стоит она. — Он помолчал. — Сегодня последнюю мину уложили. Теперь в любой день можно...

— Да вот как узнать, когда он поедет. Весной чуть не каждый день ездил, а тут всё лето сиднем сидит. Чего его там держит?..

— Он скоро в Крым ехать должен. Надо бы узнать — когда. Не сидеть же под мостом каждый день. Ты не можешь через своего дядю?

— Да он откуда знает?

— Ну всё же судейский. Приближен.

— Да не знает он. К тому же, коль и знал бы, не стоит проявляться. А то потом вспомнит. Может, лучше на железной дороге узнать. Они же царский поезд заранее готовят.