— Ваша милость! Вот это дело! Такой сюрприз для паши будет.

Однако занять остров прямо под носом турецкого гарнизона виделось делом опасным. Вызвался на него князь Яков Фёдорович Долгорукий, человек, искавший на войне для себя и рода воеводского честь и славу. В ночь на 20 июля с двумя солдатскими полками он переправился на остров и окопался на нём. С собой Долгорукий прихватил несколько пушек и мортир крупного калибра с достаточным числом зарядов.

С рассветом турки поняли опасность такой затеи русских. 21-го числа в десять часов утра татарская конница и конные турки числом в несколько тысяч всадников стали переправляться через Дон вплавь и на лодках на правый речной берег, чтобы оттуда напасть на отряд князя Долгорукого. Тот ещё не успел как следует укрепиться, хотя и огородился на правобережье на всякий случай от нападения вражеской конницы испанскими рогатками.

Видя такое, Патрик Гордон обратился к другим генералам с предложением совместно напасть на ту часть ханской конницы, которая ещё не успела переправиться с левобережья на другой берег Дона. Но и Лефорт, и Головин отказали шотландцу, через офицеров передав ему:

— В том нет смысла и надобности. Князь Яков Фёдорович отобьётся и без нашей помощи.

А между собой ревнивые к чужой славе военного начальника царские генералы Франц Лефорт и Автоном Головин договорились так:

— Пускай-де один справляется, если кашу без нашего согласия на то заварил...

Не найдя сочувствия у генералов, немало удивлённый этим Пётр Иванович был вынужден обратиться к самому царю:

— Ваше величество, если вся татарская конница беспрепятственно переправится на тот берег, то князь Долгорукий может не удержаться за испанскими рогатками. Если и удержится, то людей потеряет немало.

Гордон в своём «Дневнике» так описывает тот случай, который заставил его как военачальника немало поволноваться:

«В опасении, что неприятели могут напасть на наш отряд, который ещё не совсем окопался (два полка пехоты князя Я, Ф. Долгорукого. — А. Ш.), я поспешил к его величеству и представил ему дело. Он, соглашаясь со мной, поехал со мной к князю Б.А. Голицыну и после некоторых объяснений приказал выступить кавалерии с пехотой по 1000 человек от каждого корпуса».

Обрадованный царским повелением, генерал Гордон взял от каждого своего полка по сотне человек, одну пушку с изрядным числом зарядов картечи и десять испанских рогаток. С этим войском он выступил из лагеря с развёрнутыми знамёнами в поле. Там он остановился и стал поджидать подхода двух других тысяч ратных людей.

Однако ожидание оказалось тщетным. Лефорт и Годен вин, не желая доставлять шотландцу славу успеха в бою, не прислали ему ни одного человека. На обоих генералов царское слово не подействовало.

Потрясённый таким непочитанием монаршьего приказа, Патрик Гордон пришёл в немалую растерянность. Чтобы скрыть от войск «генеральские распри», он приказал выведенному в поле отряду выстроить на внешнем углу большого вала небольшое укрепление. Якобы для лучшей защиты гордоновского лагеря.

Всё же замысел Петра Ивановича получил положительный результат. Ханские конники, успевшие переправиться на правобережье, испугались выхода отряда русских из лагеря, увидев в этом опасность быть отрезанными от своих. Не дожидаясь лодок, они бросились в реку и, держась за гривы лошадей, переплыли Дон обратно. Татары ушли в степь, конные янычары — обратно в крепость.

Отряд князя Долгорукова был избавлен от нападения вражеской конницы. Через несколько дней, завершив возведение шанца, полки вернулись к главному войску. В выстроенном на острове укреплении остался гарнизон из 400 солдат и 200 донских казаков с артиллерийской батареей. Теперь ядра и бомбы летели в Азов и с северной стороны.

Осадные работы продолжались, возводились новые батареи. Блокадное кольцо всё туже сжималось вокруг Азовской крепости. Теперь все апроши соединились в одно целое. Пётр и его наставник не могли наглядеться с вершины холма, на котором стоял гордоновский шатёр, на сеть траншей, которые зигзагообразно всё дальше уходили к крепостному рву. Патрик не уставал восторженно приговаривать монарху:

— Ваше величество, вот смотрите, это настоящая осадная война. Фортификационный замысел в окончательном виде. Скоро турок совсем стесним.

Царь обычно отвечал односложно. Словно сквозь стиснутые зубы выговаривал:

— Стеснять мало. Надо готовить приступ.

В Азове тоже понимали, что приближается штурм. Почти вся ханская конница по ночам ушла из обширных городских садов в степь. Но не далеко, оставшись на виду города. Несколько сотен всадников укрылось за крепостными стенами на случай вылазок. Последнее свидетельствовало о том, что осаждённые не бедствовали с провиантом, если у них было чем кормить коней.

27 июля 1695 года началась общая бомбардировка крепости. Успехов могло бы быть и больше, но сказывалось отсутствие общего командования. Пётр Алексеевич теперь видел свою промашку при подготовке Азовского похода. Но теперь назначать главнокомандующего из трёх имевшихся в армии генералов было поздно.

Сам же он не решался взять на себя эту ответственнейшую роль. При одной только мысли об этом перед царём вставало видение большого московского воеводы князя Василия Голицына. Бесславного неудачника двух Крымских походов, о котором с укоризной шептались в своё время во всех углах Боярской думы, на базарах и в кабаках. Для полководца правительницы царевны Софьи то были слова зазорные, обидные и неприязненные.