— Что ж, Пётр Иванович, начинайте осадные дела. Пора.

Признанный фортификатор из служивых иноземцев царей Алексея Михайловича Тишайшего, Фёдора и Ивана Алексеевичей, царевны-правительницы Софьи Алексеевны, а теперь и Петра Алексеевича с поклоном сдержанно ответил:

– — У меня всё готово, ваше величество. Сию минуту землекопы из моих бутырцев начнут работы...

В тот же вечер Гордон начал делать к «Безымянному городку» подземный ход под фас балверка. В тот же день он произвёл учебную бомбардировку осаждённой крепости и стрелецкого обоза бомбами-горшками. Стрельба велась из медных мортир. После первых выстрелов на батарею прибыл бомбардир Пётр Алексеев со свитой.

Поприветствовав Гордона и усмотрев переполох стрельцов на валу от взрыва первых потешных бомб (в ретраншементе кого-то крепко «садануло» осколками обожжённой глины), весело приказал:

— Зарядить мортирку. Теперь я стрельну по ним.

Царь Пётр сам загнал поднесённой шуфлой пороховой заряд в орудийный ствол. Пыжовником прибил войлочный пыж. Посмотрел, как уместилась в стволе глиняная бомба. После этого нетерпеливо растолкал всех руками от мортиры.

Венценосный бомбардир первой роты Преображенского полка прицеливался недолго, но тщательно. Только после этого поднёс раскалённый на угольях пальник. И сам себе скомандовал:

— Пали!

В пасмурном небе было хорошо видно по дымящемуся следу бомбы, куда она летела. На удивление всем, глиняный горшок попал в шатёр «польского короля» и «генералиссимуса» Бутурлина. Было видно, как после взрыва (бомба была начинена чёрным, дымным порохом) неприятельский главнокомандующий выскочил из своего шатра, размахивая руками и кому-то яростно грозясь.

При виде этого все в окружении венценосного бомбардира так и прыснули от смеху. Больше всего смеялся сам стрелявший:

— А что было бы от настоящей бомбы? А, господа офицеры?..

В тот вечер в ромодановской армии смеялись все — от бомбардира Петра Алексеева до обозного мужика. Тосты в царском шатре за удачный выстрел из мортиры поднимались не раз. Сказал своё слово и генерал Патрик Гордон:

— Мой государь! Если так будут стрелять твои пушкари, то соседям Московского царства будут сниться дурные сны...

На что виновник застольного торжества одобрительно, внезапно озаботясь чем-то, ответил:

— Да Бог тому, Пётр Иванович! Обучить их только надо на полях кожуховских пальбе меткой. За то и выпьем, сердешные мои, слуги мои верные...

Генерал Гордон почти всё время проводил у подземных галерей. Землекопы из солдат партиями работали днём и ночью. После окончания смены уставшим от подземных работ бутырцам подносили по чарке белого вина и отправляли в лагерь отдыхать. 10-го числа подземные ходы дошли до окружавшего «Безымянный городок» рва. Затем три дня (с 10 по 13 октября) ушло на проведение галерей под ров и вал, чтобы последний можно было взорвать.

Бутырцы работали под землёй, ругаясь вовсю даже при офицерах. В почве оказались ключи, которые заливали подземные ходы холодной водой. Её приходилось постоянно откачивать. Чтобы не шуметь под валом, вместо заступов и кирок, по решению Гордона, стали работать «скоблями». С их помощью землю соскабливали и собирали в небольшие кули, которые затем вытаскивали из подземных галерей наверх.

Командир Бутырского солдатского полка продемонстрировал государю это своё новое изобретение. Пётр одобрительно сказал, крутя в руках «скобли»:

— Проста вещица, но зело премудрая в работе...

Осаждённые всё же догадались, что противник ведёт подземные осадные работы. По приказанию полковых командиров стрельцы тоже взялись за лопаты и вскоре заполнили крепостной ров речной водой. Она стала просачиваться в подземные галерии, но работы в них не прекратились.

Кожуховская война шла своим чередом. 14 октября, в день воскресный, противоборствующие «армии» отдыхали от всех бранных трудов. Оба «генералиссимуса» оказались за обедней в близлежащем Симоновом монастыре:

«И во время пения стояли вместе и долгое имеша между себе слово о настоящей между ими войне, яже от толиких лет продолжися и причитаху един другому вины к зачатию тоя, но никоторой себе восхоте винна признати. Людие же, сё видевше, зело с обеих стран обрадовались, надежду имеюще, яко тот их съезд в таком святом месте не будет бесплоден... и чаяли, яко сии господа не чрез послов, ниже съезды, но сами, особами своими, жалея с обеих стран людей своих, миром ссоры свои успокоят; но тот их разговор совершился малоплоден... о новопостроенном граде, о котором вся их вражда и ссора ныне возрасла, отложили до завтрашнего октября до 15 дня, в нём же договор или война паки начнётся».