— Стрельцы — это старое войско. Солдат должен сражаться в поле, а не работать на нём...

Стрельцы из числа московских о том знали. Но шептались на сей счёт между собой не часто. Знали, что если будет донос, то попадут на пытку в Разбойную избу. Там на дыбе после пробы огня, калёного железа и прочего «инструментария» царских палачей можно было подписать хоть какие «злодейские признания». И отдать Богу душу под топором палача на Лобном месте на Красной площади или перед приказной избой своего стрелецкого полка.

Поскольку порох был почти весь израсходован и подвозу его из опустевших подвалов Пушкарского двора уже не было, хлебные и винные запасы вконец истощились, поиздержалась денежная казна, царь решил окончить кожуховскую войну, которая, как уже виделось всем, изрядно затянулась. Такая новость в войсках «генералиссимусов» оказалась долгожданной.

Виновником из числа главных прекращения Кожуховской войны стал ближний боярин Лев Кириллович Нарышкин, брат царицы Натальи Кирилловны. Он приехал из Москвы с письмом от неё к сыну и со слезами умолял Петра I не «тянуть» больше денег из государственной казны:

— Государь ты мой, Пётр Алексеевич! Казна пуста. Кабацкие сборы все ушли на воинские потехи. Что пришёл из земли сибирской пушной ясак — тоже пошёл на порох. Жалованье служилым людишкам сегодня платить нечем стало...

Прочитав просительное письмо матери, царицы Натальи Кирилловны, увидев слёзы на лице любимого дяди Льва Кирилловича, Преображенский сержант-бомбардир Пётр Алексеев понял, что Кожуховской «воинской потехе» пришёл конец. Царскую казну высочайшими указами в сей день не наполнишь.

— Хорошо, ваша милость Лев Кириллович. Будь по-твоему.

— Премного благодарен, великий государь. Что передать о сем в Кремле царице?

— Передай маменьке, царице Наталье Кирилловне, что на днях возвращаюсь в Москву. Полки распущу по слободам.

Такое известие ближний боярин Нарышкин принял с поклоном, будучи несказанно рад. Сам государственник, он стремился сделать таковым и своего племянника. Среди прочего Льву Кирилловичу хотелось научить «Петрушу» обращаться с царской казной бережно, разумно. Брат царицы в поучениях любил приговаривать:

— Державная сила, ваше царское величество, в казне. Золотой и соболиной. Последней у европейских государей ни у кого нет. Только у русского царя есть пушное золото.

Юный Пётр частенько на такие слова главы рода Нарышкиных, рода своей любимой маменьки, отвечал:

— Хорошо, дядя, что за Камнем, в Сибири ясак соболями платят. А вот рудного золота и серебра у Москвы нет. У цесарцев монету покупаем для литья, чтобы из неё свои деньги чеканить.

На что умудрённый опытом ближний боярин, великий государственный муж Лев Кириллович отвечал:

— Мой государь, не вся ещё сибирская землица-то изведана. Придёт время — и она златые да серебряные руды откроет для царской казны. Обязательно придёт такое время...

Вызрело ещё обстоятельство, которое говорило за окончание воинских потех. В полках множество людей уже давно «маялись животом», а сотни страдали кровавым поносом. Фельдшеры сбивались с ног, не зная, как и чем лечить больных людей. Выход находили в том, что многих отправляли по домам «долечиваться».

Решение об окончании Кожуховской войны царь Пётр I принимал самостоятельно, не спрашивая совета у ближних людей. На последней «консилии» — военном совете — сказал:

— Пора возвращаться в Москву. Военной потехой Кожуховской мы довольны. А об остальном разуметь ещё должно...

«Генералиссимусы» прелюдно помирились между собой. При этом «польский король» Иван Иванович Бутурлин приносил победителю князю Фёдору Юрьевичу Ромодановскому «своё оправдание с пониклым лицом». Побеждённые — стрелецкие полковники — и прочие воеводы просили прощения на коленях. Сцена «подписания мира» завершилась пиршеством.

В своём «Дневнике» Патрик Гордон так описывает день 18 октября, который закончился пиром у князя-кесаря, означавшим конец кожуховской войне — «петровской потехе»:

«Было празднество у генералиссимуса, причём мы угощались за счёт гостей (то есть московского купечества) и были отпущены около 11 часов. После переправы через реку были с обоих сторон пути выстроены пешие и конные полки. Когда перед ними проезжал генералиссимус, он был приветствован обычным образом и залпами из ружей. После этого полки были распущены по квартирам».

Генерал Патрик Гардон самолично привёл свой солдатский полк в Бутырки. Позаботился, чтобы фельдшер оказал помощь обожжённым — таких в полку набиралось не один десяток. В своём «Дневнике» служилый иноземец через два дня записал: