Шрифт:
— И она проделывает это почти каждый день, в одно и то же время, — объяснил Оутс, продолжая вести игру в потемках. — Я хотел убедиться собственными глазами. А вот и старший инспектор.
За спиной послышались тяжелые шаги по газону, и старший инспектор Йео, полицейский до мозга костей и при этом справедливейший человек, обошел вяз и протянул Кампьену руку.
Кампьен был искренно рад видеть старшего инспектора. Они были старые друзья, и их глубокая взаимная приязнь объяснялась, как часто бывает, диаметрально разными темпераментами.
Он пожал протянутую руку, и его серые глаза сощурились. Ясно одно, если Оутсу и могло прийти в седую голову немного побездельничать, то Йео был не из тех, кто позволяет себе пустить на ветер полдня прихоти ради.
— Ну как? — широко улыбнулся Йео. — Убедились?
— Да-а, — о чем-то думая, протянул Оутс. — Страшная все-таки вещь — алчность… А ведь в этой газете, возможно, тиснуто сообщение об эксгумации.
— Да она ее не читает, если, конечно, не учит наизусть какой-нибудь стих. Она ведь ни разу не перевернула ее, пока мы здесь сидим, — Кампьен дернул узким подбородком и, наклонив голову, принялся палкой выводить на песке вавилоны. — Палиноды? [98] — немного помолчав, тихо спросил он.
98
Песнь, содержащая отречение, палинодия (др. — греч.)
Большие карие глаза Йео сверкнули в его сторону.
— Вижу, пытаетесь заинтересовать ими Кампьена? — спросил он Оутса, досадливо поморщившись. — Да, это мисс Джессика Палинод там на скамейке, мистер Кампьен. Третья сестра, и сидит на этом месте каждый день в один и тот же час, невзирая на погоду. Вот вы смотрите на нее и думаете, что она, как говорится, «с приветом»…
— А кто другая женщина? — спросил Кампьен, все еще чертивший на песке.
— Это миссис Доун Боннингтон, хозяйка Карчестер Террас, — ответил Оутс. — Она знает, что «подавать нищим нельзя», но когда видит женщину, которая «позволяет себе так опуститься», то ничего не может с собой поделать и подает. Своего рода предрассудок. Есть люди, которые в таких случаях хватаются за деревяшку.
— Я вам все сейчас расскажу, — вмешался Йео. — Миссис Боннингтон в это время прогуливала обычно свою собачку и каждый раз видела Джессику. Естественно, она заключила, что бедняжка, мягко говоря, на мели. И миссис Боннингтон взяла за правило давать ей монету. И никто ни разу не остановил ее. Один наш полицейский обратил внимание, что эта сценка повторяется чуть ли не каждый день, и решил напомнить старушке о законе против нищих. Подошел к ней, увидел, чем она занята, и у него духу не хватило сделать ей выговор.
— Чем же она была занята?
— Разгадывала латинский кроссворд, — с самым простодушным видом ответил Оутс. — Эти кроссворды печатает одна шибко интеллектуальная газета: один на латыни и два на английском — для детей и взрослых. А этот полицейский, будучи интеллектуалом, помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его, обожает кроссворды, и как раз именно те, которые печатает эта газета. Детские, разумеется. И он сразу узнал свою любимую страницу с кроссвордами. Он был потрясен — сидит это пугало и лепит в клеточки букву за буквой, — ну и прошел мимо. На другой день она всего-навсего читала книгу, и он исполнил свой профессиональный долг, — радостно прибавил Оутс. — Так знаете, что она сделала? Прочитала ему блестящую лекцию об этике полицейского, присовокупив полкроны.
— Он уверяет, что никакой полкроны не было, — вставил Йео. По улыбке, скривившей его губы, обычно сложенные в чопорную гримасу, было видно, что эта история его забавляет.
— Как бы то ни было, у него хватило соображения выяснить ее имя и узнать, где она живет. Потом он вежливо побеседовал с миссис Боннингтон. Объяснил, кому она подает милостыню. Миссис Боннингтон ему не поверила, такой уж это характер, и с тех пор неукоснительно совершает свой маленький акт милосердия — когда думает, что ее никто не видит. Самое интересное то, что мисс Палинод, он в этом убежден, отличается сребролюбием. Говорит, что, сидя на этой скамейке, она жаждет этого подаяния и сердится, если миссис Боннингтон не приходит. Ну как, мистер Кампьен, занятно ведь?
— Честно говоря, нет, — отозвался Кампьен, — приношу тысячу извинений.
— Дело прелюбопытное, — сказал Оутс, пропуская слова Кампьена мимо ушей. — Войдет в анналы Скотланд-Ярда. Вы ведь знаете, что это за семья. В детстве даже я слыхал о профессоре Палиноде, он был знаменит своими литературными эссе, жена его была поэтесса. Наши Палиноды — их дети. Странные, умные люди; все они живут в пансионе, который был когда-то их собственным домом. Живут каждый своим хозяйством, не одной семьей. К ним трудно найти подход. Я говорю это как полицейский. И представьте, кто-то из них наверняка отравитель. Вот я и подумал, а ведь это по вашей части…
— Может, оно и по моей, да только это дело прошлое, — развел руками Кампьен. — А где же ваше молодое поколение?
Оутс, не поднимая глаз на старого приятеля, ответил:
— Молодой Люк возглавляет отдел по расследованию убийств. Это младший сын старины Билла Люка. Помните инспектора Люка? Служил с нашим теперешним старшим инспектором в отделе И. Если Чарльз Люк таков, каким я его себе представляю, думаю, он с этим делом справится. Но, конечно, ему нужна помощь, — и, взглянув на Кампьена с надеждой, продолжал: — Я хотел бы все-таки посвятить вас в то, что нам на сегодня известно. Поверьте, стоит послушать. Такое впечатление, что в этом деле замешана вся улица.