– Правда? – беспомощно посмотрела на нее Ольга. – Я вообще ничего не знаю…

– Поразительно, – удивилась Катя, – ты много где была, всю Европу с предками объездила – какого черта ты ничего не знаешь?

– Я что, по-твоему, там по музеям ходила? – презрительно фыркнула Олечка, – Делать больше нечего! Мне и без музеев было чем заняться!

– Это чем, например? – усмехнулась Астахова.

– Например, в Париже больше всего я люблю улицу Монтень – там лучшие магазины, – Ольга явно издевалась. – Но если денег нет, только музеи и остаются, – и Вешнякова высокомерно оглядела Катю с головы до ног.

…И вот они сидят на экзамене, и Олечка мается перед преподавателем, что-то нечленораздельно блея, попеременно краснея и бледнея… Катя то и дело отрывается от билета и вслушивается в то, что там происходит.

– Деточка, ну нельзя же так! – воскликнул преподаватель – старенький профессор, добрый и терпеливый, но видно, Олечка довела таки его до белого каления – у него даже лысина взмокла, и он постоянно протирал ее платочком. – Что вы несете! Эль Греко никак не мог построить Парфенон!

– Ну, он же был грек? – недоуменно спросила Олечка.

– Несомненно! – воскликнул старичок. – Эль Греко родился на Крите.

– Ну и почему тогда не мог?! – обрадовалась Олечка. – Очень даже мог!

Профессор схватился за сердце. Катя хихикнула.

– Кому это там смешно? – один из ассистентов поднял голову и постучал ручкой по столу. – Астахова! Сейчас пойдете отвечать вне очереди!

Катя пожала плечами – ей было все равно, она уже подготовилась. Но, как известно, преподов лучше не злить, и она снова уткнулась в бумажки.

– Я сейчас выйду, барышня, – вздохнул профессор, – а когда вернусь, вы назовете мне три крупнейших музея Парижа! И помните – это ваш последний шанс! Иначе – на пересдачу!

Все знали, что профессор Калинин – добрый дядька и всегда так делал, когда хотел дать возможность выпутаться из трудной ситуации какой-нибудь хорошенькой мордашке. Он вышел, и девушка сразу же повернулась к однокурсницам. Трое из них проигнорировали ее жалобный взгляд – Олечку, мягко говоря, никто не любил – и тогда она с надеждой посмотрела на Катю.

– Лувр, Д’Орсе и… Бастилия, – Катя понимала, что поступает некрасиво, но уж больно взбесил ее спесивый Олечкин выпад перед экзаменом. Народ замер. Аспиранты притворились глухими.

– Бастилия, Лувр и – что? – пискнула та, но тут дверь аудитории открылась и появился профессор.

– Д’Орсе… – успела прошептать Катя.

– Ну-с, барышня, – профессор поудобнее устроился на стуле и, взяв ручку, приготовился писать в Ольгиной зачетке, лежавшей перед ним…

– Лувр, Д’Орсе и Бастилия! – возгласила Олечка, и аудитория рухнула.

Ржали все, начиная от студентов, аспирантов-ассистентов и заканчивая самим профессором. Не смеялась только Олечка… Она повернулась к Кате и смерила ее злобным взглядом. «Чтоб ты сдохла!» – прочла в нем Катя.

Но самое забавное произошло, когда они вышли с экзамена. Оказалось, что Олечка даже не поняла, над чем все смеялись.

– Ты специально такой музей назвала, чтоб я его неправильно сказала! – напустилась она на Катю. – Такого музея нет!

– Ты что? – опешила Катя. – Д’Орсе – крупнейший музей импрессионистов в Европе!

– А почему тогда все ржали? – недоумевала Олечка.

– Дура! – одна из сокурсниц не стеснялась в выражениях. – Бастилию разрушили – в каком, Кать, году?

– В 1791-м, – машинально ответила Катя, но то, что последовало дальше, привело всех в полный восторг.

– Как это – разрушена? – возмутилась Олечка. – Я была в Париже! Там есть Площадь Бастилии.

– И что? – Катя уже предвкушала ответ, который услышит: – И что, Бастилия стоит?

– Стоит! – воскликнула Олечка торжествующе. – Я там была и видела!

Студентки хохотали так, что из аудитории вышел рассерженный профессор и всех разогнал. Но в узких коридорах университета еще долго раздавался девичий смех. А история про Бастилию вошла в анналы гуманитарных факультетов.

– Катрин, вы меня слышите? – окликнул ее Зубов. – Катрин, вам придется пережить неприятные минуты.

– Я готова, – коротко сказала она. – Говорите.

– Вы близко знали Ольгу?

– Не очень близко, – покачала она головой. – И отношения у нас были, прямо скажем, не очень… Она мне никогда не могла простить Андрея. Поэтому не буду делать вид, что ее смерть – трагедия для меня. Неприятная неожиданность – да, но не трагедия. И потом – мы давно не виделись.