— А еще,— добавил его брат,— я видел пугало, одетое в женское платье.

— Ну, это — Татке!

Ладно, потом разберемся. Сейчас мы никуда не пойдем, в такой дождь. Доставайте картошку, а то она уже трижды испеклась!

Они вытащили картошку из золы и, наевшись, впали в полудремотное состояние. Гроза отгрохотала, но дождь все еще шел. А ближе к утру затих и он.

Проснувшись утром, Татка увидела около себя кучу старого тряпья. Ребята, сдерживая смешки, старательно разжигали огонь.

Татка поняла, что отступать было некуда. Умяв пару картофелин, которые ребята успели испечь, она со вздохом взялась за тряпье. Она чувствовала, что заболевает, но все же переоделась в это старье и с сожалением посмотрела на кроссовки. От них пришлось отказаться, хотя они были так удобны.

Ступив босыми ногами на мокрую траву, девушка некоторое время боролась с ознобом, благодаря судьбу за то, что их не занесло в зиму. Вернулись ребята, на время ее переодевания удалившиеся в малинник.

— Ты что, из общества любителей ходить босиком по росе? — спросил Андрей, заметив голые ноги.— До деревни вполне могла бы дойти в кроссовках.

— А потом их куда?

— Мы бы забрали.

— Хорошо бы ты смотрелся в этой деревне.

Они коротко попрощались, не представляя, когда увидятся вновь. Татка вышла на дорогу и двинулась к деревне. Она чувствовала себя все хуже и хуже. Высушенное было у костра платье быстро теряло тепло. Под ноги то и дело попадались острые камушки, неразличимые в грязи. Когда Татка добралась до ближайшего забора, ее уже пошатывало.

«Выгляжу очень натурально»,— подумала она и, собравшись с духом, пошла к домам.

Перед глазами разливался туман. Татка смутно рассмотрела крыльцо дома. Оно было близко, но ноги онемели и отказывались слушаться. Перебирая руками по изгороди, девушка продвигалась к дому. На миг ей показалось, что за окном мелькнуло чье-то лицо. Остального она уже не видела. Даже не почувствовав боли от удара, Татка свалилась на крыльцо...

...Когда беспамятство ненадолго отступило, Татка почувствовала тепло и услышала какие-то звуки. Но ни на чем конкретном она не могла сосредоточиться. Татка проваливалась в темноту, затем смутно видела свет и снова отключалась.

В какое-то из пробуждений Татка отчетливо услышала человеческую речь. Язык был красивый, певучий, но непонятный. Звучащие слова впитывались, как губкой, полузамутненным сознанием Татки. Затем ее начало что-то душить изнутри, словно из каких-то глубин поднималась странная, упругая волна. Когда волна достигла Таткиной головы, она поняла.

— Положи ей на лоб мокрое полотенце, Мелга, она вся горит,— прозвучал поблизости низкий и звучный женский голос.

На лоб легла влажная ткань.

— Ставь картошку в печь, скоро вернутся наши мужчины,— продолжал тот же голос.

Радуясь, что она выплыла из беспамятства да еще начала понимать чужой язык, Татка открыла глаза. Она увидела просторную комнату, чем-то напоминавшую русскую горницу, и двух женщин, хлопотавших у стола. Несомненно, это были мать и дочь. Татка решила, что дочь скорее всего ее ровесница.

Девушка посмотрела на Татку и, заметив, что та смотрит на них, подтолкнула мать локтем. Обе оставили свои дела и приблизились:

— Ты нас слышишь?

Растерявшись, Татка не сразу сообразила, что может ответить, и лишь кивнула.

— Что-нибудь болит?

Гатка отрицательно качнула головой.

— Она немая,— шепнула дочь.

Мать отмахнулась:

У нее еще жар. Пить хочешь? Как тебя зовут?

Тут Татка собралась с силами и выдохнула через пере-еохшее горло свое имя. У женщин одинаково побелели ища и открылись рты.

— Как?

Татка снова попыталась ответить, но получилось то же, что и в первый раз:

— ...ата.

Злата? — испуганно переспросила дочь.— Принцесса Злата?

Татка, сама испугавшись одинакового выражения, почин вшегося на их лицах, отрицательно затрясла головой. Мать выпрямилась, внимательно глядя на нее:

— Нашу принцессу зовут Злота.

— А ее — Злата,— перебила дочь.— Может быть...

— Я не знаю, что может быть,— вздохнула мать.— Примеси ей воды. Придет отец и что-нибудь решит.

И она вернулась к своим делам. Девушка же, принеся поды, присела рядом с Таткой и заговорила: