Она осторожно поднялась, не переставая глядеть на свое отражение. Она улыбнулась ему, и на мгновение в ее глазах вспыхнул огонек иронии, какая-то кривая предсмертная усмешка приговоренной.

– Ладно, – устало проговорила она. – Ладно… пусть…

Мужчина сразу умолк. Он уставился на нее, словно не мог поверить, но она не обратила на это внимания. Внезапно все стало необычайно тяжелым. Платье сковывало ее, как панцирь. Она сбросила его. Она сбросила себя самое, и тяжелые туфли, и тяжелое, узкое тело, и кровать – мягкая белая могила – разрослась и стала огромной и приняла ее в свои объятия.

Она услышала, как щелкнул выключатель и зашуршала одежда. Затем с трудом открыла глаза. Было темно.

– Свет! – сказала она в подушку. – Пусть горит свет!

– Одну секунду! Прошу вас… я сейчас!.. – смущенно и торопливо пробормотал мужчина. – Дело в том, что… поймите меня, пожалуйста…

– Пусть горит свет… – повторила она.

– Да, конечно… сию минуту… только…

– Ведь потом будет так долго темно… – еле слышно добавила она.

– Да… разумеется… зимние ночи очень долгие…

Снова щелкнул выключатель. Снова сквозь сомкнутые веки она увидела нежные, розоватые сумерки. Потом ощутила чужое тело. На мгновение все в ней сжалось… но она тут же расслабилась. Что ж… это пройдет… как и все остальное…

Барбара Кляйн медленно открыла глаза. Перед ее кроватью стоял человек, которого она не знала. У нее осталось воспоминание о чем-то беспокойном, умоляющем, жалком, – но теперь она увидела нечто совсем другое – разгоряченное, открытое лицо, глаза, искрившиеся нежностью и счастьем.

С минуту она глядела на него.

– Теперь вы должны уйти, – сказала она затем. – Пожалуйста, уходите…

Мужчина сделал какое-то движение. И вновь посыпались слова, быстрые, кипучие. Вначале она ничего не понимала – он говорил слишком быстро, а она была совсем обессилена. Хотелось лишь одного: чтобы он ушел. Потом она что-то поняла – он совсем отчаялся и чувствовал себя окончательно сломленным, но теперь стал иным, и, хоть его высылают из Франции, он вновь полон мужества…

Она кивнула. Только бы он перестал говорить.

– Пожалуйста, – сказала она.

Он умолк.

– Теперь вам надо уйти, – сказала она.

– Да…

Она лежала под одеялом, точно раздавленная. Мужчина направился к двери. Она проводила его взглядом. Вот последний человек, которого она видит. Она лежала совсем тихо, ощущая какой-то необычный, глубокий покой… Ничто больше не касалось ее.

Мужчина замешкался в дверях. Потом обернулся.

– Скажи мне вот что… – сказал он. – Ты… ты пошла на это… из жалости… или…

Она смотрела на него. Последний человек. Последний кусочек жизни.

– Нет… – с большим напряжением вымолвила она.

– Не из жалости?

– Нет.

Он застыл в каком-то бездыханном ожидании.

– Что?.. – спросил он так тихо, будто боялся сорваться в пропасть.

Она все еще смотрела на него, ощущая глубокий покой. Последняя капелька жизни.

– Из любви… – сказала она.

Мужчина, стоявший в дверях, молчал. Он производил впечатление человека, ожидавшего сокрушительного удара дубинкой и внезапно очутившегося в объятиях. Он стоял неподвижно, но будто бы вырастал на глазах.

– Господи! – проговорил он.

Вдруг она испугалась, что он вернется.

– Теперь ты должен уйти, – сказала она. – Я очень устала…

– Да…

Последних его слов она не слышала. Она окончательно выдохлась и закрыла глаза. Потом перед нею снова возникла дверь, гладкая и пустая. Барбара осталась одна и забыла про него.

Некоторое время она лежала не шевелясь. Смотрела на свое лицо в зеркале и улыбалась ему – утомленно и нежно. Теперь голова ее полностью прояснилась. Барбара Кляйн, подумала она. Актриса. И все это в первый день Нового года… Актриса… Но разве один день не похож на другой? Она увидела свои часы на ночном столике. Утром она их завела. Часики будут тикать еще целую неделю. Рядом лежало письмо. Страшное письмо, в котором была смерть.

Выдвинув ящик, она достала из него маленькую опасную бритву. Она зажала ее между большим и указательным пальцами и натянула одеяло на голову. Было не очень больно. Правда, утром хозяйка будет ругаться. Но у нее нет ничего другого. Нет веронала. Она зарылась лицом в подушку. Стало темнее. Потом все пришло снова. Очень издалека. Радиопередача из Тулузы. Все ближе и ближе. Какой-то невнятный рокот. Какая-то воронка, в которую соскальзываешь… Быстрее, быстрее… И потом ветер…