Назимкин напропалую острил, рассказывал анекдоты, подкинул несколько шоферских баек и Коля Петляйкин, Таня, насмеявшись, сказала:

— Ой не к добру — всю дорогу хохочем. Не вернуться бы со слезами!

— Не тужи, Танюша! Если я с вами, все будет хорошо, — успокоил Петляйкин, въезжая в Атямар.

— Ох ты мой спаситель, опора ты моя! — улыбнулась Таня и благодарно дотронулась головой до его плеча. Сладко екнуло у Коли Петляйкина сердце от этой дружеской, не более, ласки…

…В приемной первого секретаря райкома, когда сэняжцы вошли, было многолюдно. С начала уборки бюро в полном составе не собиралось — все были заняты, на коротких, смахивающих на оперативки заседаниях обсуждались вопросы все той же уборки; нынче предстояло рассмотреть все дела, которые откладывались, и набралось их порядочно: персональные, утверждение в новых должностях, прием в партию.

Таня сидела у стенки в углу и невольно вспоминала, как она впервые была здесь после пленума райкома комсомола и доверительно разговаривала с Петром Прохоровичем Пуреськиным. Теперь вот второй раз она здесь. Тогда от Пуреськина она вышла с хорошим настроением, окрыленной. С каким настроением выйдет теперь? И вздрогнула от внезапно мелькнувшей мысли: а вдруг на бюро будет — как его — Шазинов?

Из кабинета, где проходило бюро, быстро вышел высокий немолодой человек с пылающими щеками, в ответ на чьи-то расспросы только махнул рукой и выскользнул из приемной.

— Похоже, досталось как следует! — басовито прошептал кто-то из ожидающих.

Вышедший почти вслед за ним подтянутый черноволосый мужчина выглядел, наоборот, спокойным.

— С чем поздравить? — раздался все тот же басовитый голос.

— С новым хомутом на шее!

— Тогда с тебя… бутылку ситро.

— Хоть дюжину! — засмеялся тот.

Таня опять вздрогнула: пригласили Веру Петровну и Назимкина, следующая — она. Теперь ей уже и не сиделось и боязно было.

Назимкин вернулся минут через десять, сияющий; Таня бросилась к нему, но ничего спросить не успела: назвали ее фамилию. Ох как забилось сердечко!..

Зайдя в кабинет Пуреськина, она встала у края стола, украдкой окинула взглядом членов бюро. Некоторые из них головы не подняли, что-то записывали в свои блокноты, а кое-кто встретил ее с улыбкой. Слава богу, Шазинова вроде бы не было!..

Заведующий орготделом, поблескивая очками, огласил ее заявление, фамилии рекомендующих, решение первичной партийной организации, анкетные данные. Сидящий за своим столом Пуреськин деловито спросил:

— У кого вопросы к товарищу Ландышевой?

Члены бюро молчали.

— Выходит, вопросов нет? — чуть погодя снова спросил Пуреськин. — Тогда у кого какие мнения о приеме кандидатом в члены партии товарища Ландышевой?

— У меня есть вопрос, Петр Прохорович! — поднял руку заместитель председателя райисполкома.

— Пожалуйста — кивнул Пуреськин, рассматривая какие-то бумаги.

— Расскажи-ка, товарищ Ландышева, как это ты в самый разгар уборки умудрилась прогнать с поля нашу агитбригаду?

Среди членов бюро прошелестел легкий шумок, словно ветер прошелся по осиннику. Оторвался от бумаг и Пуреськин.

«Вот оно!» — ахнула про себя Таня.

— Я не прогоняла, — тихо сказала она, в дрогнувшем ее голосе прозвучала горькая обида. — Я не разрешила остановить пять комбайнов. Они тогда работали после обеда, а Черников хотел показать концерт.

— Неправильная информация! — выкрикнул редактор районной газеты. — Комбайны тогда не работали, был обеденный перерыв. Позовите товарища Шазинова, Он специально ездил в колхоз для проверки нашего сигнала. И все подтвердил. Стыдно, девушка!

Пуреськин хмуро посмотрел на редактора, укоризненно покачал головой:

— Погоди редактор, ей не за что стыдиться. Шазинов свое слово уже сказал, вот его докладная. — Пуреськин похлопал ладонью по бумагам. — Из всего написанного им я поверил только одной детали. Это когда Лаидышева сказала Шазинову, что комбайны бы она не остановила не только по требованию Черникова, но и по приказу самого Пуреськина, как она выразилась. Так ты говорила, товарищ Ландышева?

— Говорила… Да ведь хлеба!.. — чуть не захлебнулась обидой Таня.

— Правильно, Татьяна! — горячо сказал Пуреськин. — Так и надо бороться за хлеб! Спасибо тебе за это! А слово, по-моему, надо дать секретарю партийной организации колхоза «Победа» товарищу Радичевой. Вот ей есть о чем сказать. Правильно, Вера Петровна?

— Есть, сама хотела просить! — подтвердила Радичева, поднимаясь.

Она прежде всего рассказала о Татьяне Ландышевой, как о замечательной комбайнерке, как о секретаре колхозной комсомольской организации колхоза. Члены бюро переглянулись, когда Вера Петровна назвала, сколько Ландышева намолотила хлеба. И только в конце своего короткого взволнованного выступления сказала:

— Что касается этой заметки, устали уже объяснять! Во время обеда я сама была с комбайнерами. Никакой бригады, никакого Черникова там не было. Это может подтвердить каждый, кто в то время был в поле и на крытом току. Об этом же написали в райком и наши коммунисты. О позиции же нашей газеты в этом вопросе и о приезде к нам товарища Шазинова я просила бы дать мне возможность сказать позже, после того, когда решите вопрос о приеме в партию Ландышевой.