– Мамаша, тебе помощь требуется?

– Какая я тебе мамаша?! – возмутилась брюнетка. – Вон, за молодыми ухлёстывай!..

– А это, как хочете, – невозмутимо ответил Стецюк и, обернувшись к молодухе, спросил. – Ну, и де же твое барахло?.. Давай подсоблю.

Та засмущалась – не привыкла, чтобы за ней ухаживали.

– Да у меня и немного всего-то…

– Давай, давай!..

Но тут карапуз, одетый уже в серую кроличью шубку, с трудом поднял вверх ставшие вдруг такими непослушными ручонки в белых пуховых варежках и потянулся к старшине.

– Хочу, – потребовал он. По обыкновению строго и лаконично.

– Ты, Васёк, чего? – не понял старшина.

– Он к вам на руки просится, – густо покраснев, ответила молодуха.

– Ах, ты сонечко мое ясное!.. – во второй раз за это утро в глазах Стецюка показались слёзы. – Ну, иди, голубонька… Иди, гарнесенький мой!.. Иди к дядьке на закорки!..

И посадив малыша к себе на плечи, пошёл к выходу, играя на губах марш собственного сочинения.

– Пу-пу-пу-трам-тарам-та-тара-та-там!..

Бутуз, взгромождённый на этакую верхотуру, колотил ручонками по старшинской ушанке и на весь вокзал заливался рассыпчатым смехом. Он был счастлив!..

Изрыгая клубы пара, сопя и посвистывая, к перрону медленно подошёл поезд. Пятый вагон почему-то оказался первым, и пассажиры кинулись догонять его, увязая в глубоком, не убранном за ночь снегу. Труднее всего пришлось брюнетке: тяжелющий чемодан выскальзывал из её рук, она его все время роняла и в ужасе, что может отстать от поезда, пыталась задержать убегавших попутчиков.

– Ой!.. Да куда ж вы?!.. Ой, мамочка родная!.. Ой, не могу!.. Ой, помру сейчас!.. Погодите!.. – визгливо вскрикивала брюнетка на каждом шагу.

Раненое сердце Алексея Ивановича не выдержало, и, хотя врачи ещё в сорок четвёртом запретили ему носить подобные тяжести, подхватил чемодан, взгромоздил на плечо и с трудом, задыхаясь, но всё же дотащил его до пятого вагона.

– Батя, да ты уморился весь! – посочувствовал ему Стецюк. – Погоди трошечки. Не гоже тебе на такелажных работах. Возраст не тот.

Он отдал счастливого малыша матери, поднял чемодан, чуть не выронил, охнул и с укоризной покачал головой.

– Мадам, здается мне, що совесть свою вы в этот чемодан заховали?.. Принудить пожилого человека таку глыбу на себе таскать?.. Що у вас там?.. Оружие пролетариата, чи шо?..

Но дама ничего не ответила. Не могла. Её грудь часто и мощно вздымалась и рушилась: вверх-вниз!.. А изо рта клубами вырывался пар, точь-в-точь как у паровоза.

Запихнув чемодан в вагон, старшина тут же кинулся по составу искать курящего человека. Народу в вагоне было совсем немного: пожилая интеллигентная пара, три бабульки да четверо мужиков, дружно храпевших на верхних полках. Богомолов решил последовать их примеру: безсонная новогодняя ночь давала знать о себе. Он подложил под голову свою торбу, перекрестился и уже через пару минут увидел сон. Первый в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году.

Алые маки ярко горели на белом снегу.

Огромное рыжее солнце висело в жгуче синем небе, словно пришпиленное.

Было душно, как в парной, и пот ручьями стекал по волосам, заползал за шиворот, неприятно обжигал спину.

Он куда-то страшно опаздывал. Надо было спешить!.. Надо было торопиться, но ноги не слушались – невероятным усилием он переставлял их одну за другой.

Шаг… Ещё шаг… Ещё…

Ощущение неминуемой беды не покидало его – вот сейчас, через крохотную долю секунды это должно случиться.

А он без сил. Он ничего не может сделать!..

Посреди поля стоял железнодорожный вагон.

За окнами мелькали силуэты людей, слышались весёлые голоса, патефон играл "Рио Риту".

Рельс под вагоном не было!.. Вот почему он казался таким беззащитным.

Маленькая Алёнка в окне тянула к нему свои беленькие ручонки и кричала: "Катетку хочу!.."

Страшный взрыв сотряс неподвижный тугой воздух.

Плач, стоны, крики сотен людей!..

Вагон вспыхнул как спичка, а малышка за окном всё так же тянулась к нему сквозь острые языки пламени.

И кричала:

"Хочу!.. Хочу!.. Хочу!.."

Его охватил ужас… Он тоже хотел закричать, но не мог и…

…Проснулся в холодном поту.

Внизу, прямо под ним раздавались громкие, взволнованные голоса: люди о чём-то спорили. Горячо, страстно.

– Я член партии с марта семнадцатого года! – резко чеканя каждое слово, почти выкрикивала женщина… Абсолютно седая, прямая, как палка, с гладко зачёсанными на затылок волосами, она сидела на нижней полке у окна и, казалось, готова была испепелить Стецюка своим пронзительным взглядом. – И что бы не происходило в стране, в её рядах оставалась… Несмотря ни на что!.. И ни разу… Ты слышишь, солдатик?.. Ни разу своих убеждений не предала!..