— Радуюсь. Хлопцы оказались с характером. Пробиваются сквозь ветер. Телят ведет сын Марии Захаровны, — да, Самохин… Зовут его, кажется, Михаилом. Он… У него манера в землю посматривать.

— Точно. Вы, товарищ садовник, проходите курсы шоферов и садитесь за руль. Глаза у вас такие, что можно доверить любую машину, — похваливал садовника шофер.

Майор, поверив наконец, что приближавшиеся к проселку фигуры были старик Опенкин с ребятами, весело распорядился:

— Тогда поедем к ним навстречу.

— Не стоит.

— Почему не стоит? Ребят подвезете до Иловской. Они там отдохнут. А старику помочь останусь я!

Закуривая, шофер спросил:

— У вас, товарищ майор, своих ребят, должно быть, нету, а у меня в землянке есть такие. Мне доступней понять их…

— Может быть… Но ребячеством заниматься нельзя.

— Оно, конечно, ваше дело — распорядиться. Вы тут старший, — дымя папиросой, заговорил шофер. — Только нескладно получается: люди, то есть ребята, во какую длинную дорогу прошли!.. Можно сказать, дом построили, осталось только покрыть его и побелить, а тут им няньку навязывают. — И запыленные усы шофера дернулись, и он замолчал.

Майор, опешив, тоже замолчал. Он уже не прочь был согласиться с шофером, но он сам должен был увидеть, здоровы ли ребята и старик, чтобы увериться, смогут ли они до Иловской, до переправы через Дон, благополучно добраться.

«Нужно ли выйти из кустов, показаться ребятам и посмотреть на них?» — думал майор, но он не успел решить этот вопрос.

…Через несколько минут и сам майор, и шофер, и садовник услышали звон захлебывающегося на яростном ветру колокольчика.

Со склона в лощину, из-за голых кустов, им, будто на ладони, видно было, как приближались коровы. В голове стада, с палками через плечо, брели Иван Никитич и Гаврик. В хвосте шагал Миша с ведром, висевшим на лопате за спиной, а позади Миши плелись связанные меж собой телята.

— Походная жизнь — она хоть не сладка, но до крайности интересна и под уклон идет, — с усмешкой сочувствия заметил шофер.

Иван Никитич невдалеке от дороги остановился, повернулся узкой, костлявой спиной.

— Михайла! — послышался его охрипший голос. — Не напирай сзади! Отпусти телят на траву, а сам иди сюда!

Первым на дорогу вышел Гаврик.

Из-за кустов видели, как он попробовал сапогами прочность накатанного грунта, слышали его слова, сказанные с усталой гордостью.

— Миша, вот и дорога! Три дня ее не видали!

Вслед за дедом появился Миша. Он тоже счел нужным попробовать ногами дорогу, сбил на затылок треух.

Старик, становясь с каждым словом крикливей, сказал:

— Можно пройтись по ней! Она и слепого к вечеру до Иловской доведет! А там пойдут родные, миусские поля.

Он закинул руки за узкую спину. Подражая ему, Миша и Гаврик тоже закинули руки за спины… Все трое немного прошлись по дороге. На обратном пути, взглянув деду в глаза, Миша с опасением проговорил:

— Дедушка, хоть бы наши, колхозные не вздумали выехать нам на подмогу!

Дед сразу остановился.

— Ветер силен, там, конечно, беспокоятся, а все-таки получится бестолково.

Майор, проскрипев кожей нового полушубка, едва слышно кашлянул и тихо сказал шоферу:

— В этом вопросе вы оказались старшим.

Шофер не успел ответить, так как с проселка в терны донесся голос Гаврика:

— Дедушка, эта дорога скоро кончится… А потом мы опять в поход по колхозному заданию?

— Обязательно! — засмеялся старик, и от его хорошего стариковского смеха у Гаврика невольно вырвалось:

— Вот это жизнь!

— Жизнь впереди! Там она! — Старик указал на дорогу. — И не топчись, Гаврик, на месте! Трогай коров! Нечего им стоять!

Зазвенел колокольчик. Он, верно, звенел все время, потому что коровы рвали траву, но за кустами терна его звон услышали только теперь.

Когда коровы скрылись за противоположным склоном лощины и звон колокольчика потонул в попутной ветровой хмаре, майор, поднимаясь в машину, проговорил:

— До Иловской они дойдут. Там в МТС, на совещании, должен быть Василий Александрович. Он секретарь райкома. Пусть подскажет, как дальше. А выйти к ним я не мог, — признался майор.

Услышав это, шофер сразу повеселел, сбочил шапку и кинулся заводить машину.

— Василий Александрович уважает ребят, и уж раз он будет решать, то вам, товарищ майор, быть где меньшинство, а мне — где большинство! — сквозь гул мотора прокричал он.

В Иловской, переправившись через Дон, Иван Никитич получил от паромщика записку, в которой Василий Александрович писал ему: