– «А в каких странах деятельность разведки регулируется открытыми законами, а где спецслужбы наглухо засекречены?» – в поддержку предыдущих ответов был якобы задан очередной инициированный вопрос.

– «Разведывательная деятельность законодательно регулируется в большинстве демократических государствах – от США, Бельгии и Великобритании – до Аргентины, Перу и Намибии» – несколько маскируя нужные страны в общем перечне, окончательно успокаивал Гектора Владимир Иванович.

Выбор «Российской газеты» был не случаен. Можно было конечно это интервью поместить в издававшиеся за рубежом газеты «Аргументы и факты», «Комсомольская правда» и «Московский комсомолец», или даже в начавшую издаваться в Испании газету «Жизнь». Но, тогда бы, как говориться, «торчали бы ушки», то есть выпячивалась бы цель этого интервью и возможные его адресаты за рубежом.

Специально несколько номеров «Российской газеты» забросили в Аргентину через российское посольство в Буэнос-Айресе, «потеряв» несколько экземпляров, в том числе нужного номера, в местах возможного появления московских гостей, в том числе эмигрантов из России.

Она появилась в аэропортах, на железнодорожных вокзалах, в морском порту, а также в редакциях нескольких центральных газет Буэнос-Айреса, включая редакцию газеты «Наша страна», куда было передана целая кипа номеров этой газеты.

И расчёт оправдался. Через несколько дней в стопке газет, получаемых Мендесом, в его камеру попала и «Российская газета» с предусмотрительно сделанным, на всякий случай, переводом с русского языка на испанский.

Поначалу Гектор подумал, что это провокация, или очередной трюк с целью вынудить его сознаться в принадлежности к СВР России.

Но тщательный осмотр газеты, полное отсутствие каких-либо грамматических ошибок и недочётов, а главное – анализ самого текста интервью, ответов Владимира Ивановича Завершинского – успокоили разведчика, вселив в него надежду на забрезжившее скорое освобождение.

Но теперь решение этого вопроса упиралось в его личную позицию.

И Гектору предстояло здесь, в тюремной одиночке, срочно провести анализ своего положения, возможных выходов из ситуации и последствий этого для себя и своих аргентинских родственников.

Тюрьма Магдалена, в которой отбывал заключение Рауль Хоакин Мендес, находилась в пригороде Буэнос-Айреса и была рассчитана на почти девятьсот заключённых, хотя фактически вмещала их более тысячи.

Пенитенциарная система Аргентины держала в заключении в этот период более полусотни тысяч человек. Условия содержания в этой тюрьме, как впрочем, и в других аргентинских тюрьмах были очень тяжёлые. Обычные заключённые в них подвергались жестокому обращению. Из-за чего бывали случаи тюремных бунтов.

Но Рауля Хоакина Мендеса это к счастью пока не касалось.

В тот же 2005 год, но 16 октября, в этой тюрьме произошёл бунт, в результате которого 32 человека задохнулись от ими же подожженных матрасов. Эта весть из-за океана испугала соратников и руководителей Рауля в Москве. И через некоторое, но довольно длительное время, уже новым руководством СВР было принято решение об изменении тактики работы по его делу. И этот расчёт оказался верен.

Постепенно и Гектор пришёл к выводку, что выйти отсюда он сможет, лишь сознавшись в своём российском происхождении и после хлопот Родины о его выдаче. Но тогда прощай Аргентина и, главное, семья!? Как же тогда быть? Рассчитывать на чудо? Что же делать? На что решиться?

Ну, ладно! Начнём рассуждать логически, учитывая имеющиеся на сегодняшний день у меня факты:

Первое: аргентинцы и американцы, выступая против меня единым фронтом, знают, что я русский разведчик! Но у них нет необходимых доказательств этого. Поэтому осудить меня за шпионаж против Аргентины в пользу России они не могут! Зато они могут осудить меня за шпионаж в пользу США, что, естественно, сделано не будет! И на том спасибо! Кстати этим шпионажем я прекрасно прикрыл свою деятельность в пользу России!

Делал-то я ведь и для тех и для своих практически одно и то же. И так, я, формально, юридически – всё же не шпион! Я теперь не Руди и не Гектор!

Второе: привязать ко мне мадридское убийство, происшедшее по неосторожности, им так и не удалось, хотя и очень хотелось! Они его использовали только для давления на меня, и для оправдания ими моего ареста и тюремного заключения, и адресовали его больше моим родственникам и общественности. Прямых и убедительных доказательств убийства мною Воронцова у них тоже нет, хотя они прекрасно понимают, что это сделал я! Но, как говорится, не пойман – не вор! Значит, формально, опять же юридически – я и не убийца! Так за что же я сижу? Отсюда вытекает третье!