Это стало последней каплей.

Мериам, глотая слёзы, сама разжала пальцы, мотнула головой и, высвободившись, зашагала к сумке. Хлюпнув носом, она остановилась на полпути и с болью выкрикнула:

– Вот, значит, какого ты обо мне мнения, Тревеус! Что ж, хорошо, что я сейчас узнала, каков ты, потому что... Потому что это я не желаю иметь с тобой ничего общего. Пусть бы Хлодий меня изнасиловал, пусть бы меня оборотни разорвали, а Магистр магии бросил умирать на полу трактира - тебе же плевать, да?! Одна бешеная ревность!

И, помедлив, зло, желая больнее ударить, добавила:

– Вот возьму и вернусь в Наисию! Пусть меня найдёт этот тёмный. Он хотя бы меня шалавой не считает. Со злости убьёт, наверное, то-то ты порадуешься!

Шумно шмыгнув носом, Мериам побежала. Не замечая набившегося в ботинки снега, подхватила сумку и, рыдая в голос, потащилась в город. Куда угодно, только подальше от Шардаша. Лицо намокло от слёз, нос распух. Дыхание сбилось от хриплых рыданий, но адептка не позволяла себе останавливаться.

– Мериам!

Она даже не обернулась, только разрыдалась в полный голос. Ноги увязли в сугробе, и адептка, слишком энергично рванувшись из него, упала. Как оказалось, даже к лучшему. Можно было уткнуться лицом в снег, будто в перину, и клясть злую судьбу.

Хорошо, наверное, тут замёрзнуть: просто уснёшь и не заметишь. И боли не станет.

Шардаш в нерешительности остановился рядом с адепткой. Она не расслышала лёгкого скрипа снега, хотя профессор в этот раз не стремился сделать поступь бесшумной.

 Раскинув руки, Мериам так искренне рыдала, что профессор не знал, как поступить. С одной стороны, были запахи, её неосторожная обмолвка о стирке, с другой - прежняя искренность адептки и её неподдельная обида. Насторожило Шардаша и упоминание опасного тёмного: вряд ли Мериам могла так хорошо себя контролировать, чтобы играть и лгать. Этого она совсем не умела.

Профессор осторожно коснулся её подрагивающих плеч. Ответом стало глухое: "Уходи!" Но Шардаш не собирался отступать, поднял Мериам на ноги и отряхнул. Она в сердцах оттолкнула его и отвернулась.

– Мериам, ты заболеешь, иди в дом.

– Ничего, не ты же виноват будешь, - всхлипнула адептка.
– Не надо, Тревеус, ты всё сказал, даже выслушать не пожелал.

– Ты говорила об изнасиловании...

Мериам кивнула и коротко, всё так же стоя спиной к Шардашу, поведала о Хлодии Савертине. По мере рассказа профессор всё больше хмурился, а затем заново обнюхал адептку. Не удовлетворившись одним разом, сделал это трижды и сжал кулаки. Мериам замерла, ожидая вердикта.

– Почему ты сразу мне не сказала?
– хмуро поинтересовался Шардаш.

– Когда?
– обернулась адептка. Щёки её пылали.
– Когда ты меня тряс или когда изменницей назвал?

– Когда к учителю переместилась. Сразу же надо было, Мериам!

– Значит, я ещё и в этом виновата?!
– в Мериам заговорила ущемлённая гордость.
– А это мне нужна поддержка, мне нужна ласка. Спасибо большое за внимание! Помнится, обещал бросить, если в "Белый клык" пойду. Я ходила, только сама тебя бросила.

– Не надо, пожалеешь ведь о том, что наговорила, - Шардаш поправил её растрепавшиеся волосы. Взгляд его потеплел.
– Просто если бы сказала... Я же ничего не знал.

Адептка ответила молчанием.

Вздохнув, профессор сжал в ладонях её руку и прошептал:

– Прости, я действительно поступил дурно, зверь перевесил. И никого бросать я не собираюсь.

Шардаш наклонился к Мериам с намерением поцеловать, но натолкнулся на её ладонь.

Адептка больше не плакала, но гадкое чувство никуда не делось, ей по-прежнему хотелось уйти.

– Не трогай меня, - пробормотала она.
– Пожалуйста, не трогай, потому что одним "прости" всё не исправишь. Ты мне не веришь, а без этого у нас ничего не выйдет.

Шардаш не послушался, обнял Мериам и осторожно, будто в первый раз, гладя по спине, пробормотал: "Прости меня, это инстинкт". Адептка повела плечами, и профессор отпустил её. Вид у него был затравленный, а глаза - как у побитой собаки. Мериам же не хотела даже взглянуть, упорно отводила глаза. Потом вздохнула и резанула прямо по сердцу: "Вам не за что извиняться, мэтр, и вашу сестру я не обременю". Тон был холоднее льда.

Злясь на себя, на свою несдержанность, на то, что распустил язык и руки, Шардаш опустился на колени и уткнулся лбом в сложенные на животе ладони Мериам. Вся его поза выражала раскаянье, и Мериам сдалась. Решимость уйти исчезла, адептка слабо улыбнулась и пробормотала: "Прощаю". Профессор тут же подскочил на ноги, сжал её в объятиях, покрыл лицо поцелуями, провёл языком по щеке.