— Чью ты несешь шпагу и шубу?

— Моего начальника, прапорщика NN. — отвечал солдат, указывая на офицера.

— Прапорщика? — сказал Государь с изумлением. — Так поэтому ему, стало быть, слишком трудно носить свою шпагу, и она ему, видно, наскучила. Так надень-ка ты ее на себя, а ему отдай свой штык с портупеей, которые будут для него полегче и поспокойнее.

Таким образом, этими словами Государь разом пожаловал солдата в офицеры, а офицера разжаловал в солдаты. Пример этот произвел сильное впечатление в войсках, и офицеры начали строго держаться формы. Через несколько недель Государь смилостивился над несчастным прапорщиком и возвратил ему чин. (2)

Павел I самолично с обер-церемониймейстером, Петром Степановичем Валуевым, составлял церемониал перенесения праха Петра III во дворец и общего с Екатериною II погребения; он собственною рукою назначал чиновников к несению императорских регалий, причем граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменской написан к короне Петра III (жестокое, но правдивое наказание). Чрез повестку из печальной комиссии избранные особы приглашаются к принятию повелений; Орлов приезжает вполпьяна, шумит, полагая, что Валуев самовольно делал расписание, бранит его, за слабостью в ногах решительно отказывается.

Вероятно, что раздосадованный Валуев с намерением умолчал о сем событии, чтоб чувствительнее наказать Орлова при собравшейся публике. По прибытии всего двора в Невскую Лавру для поднятия гроба Петра III. Государь, тотчас увидев, что к принятию короны подходит другой чиновник, спросил у Валуева: «Для чего не Орлов?» (Тут же находившийся.) Ему докладывают, что Орлов за слабостью отказался. Император с негодованием выхватив подушку у чиновника, державшего оную, толкнул ею Валуева и громко сказал: «Ему нести в наказание!» — Орлов, принимая корону, зашатался и с помощию ассистентов едва возмог донести до дворца. — Взаимная их ненависть, т. е. Орлова с Валуевым, продолжалась в царствование Александра Павловича. (5)

Небогатый дворянин Артемий Васильевич Путилов, умерший генерал-лейтенантом, имел значительный процесс в земле, заселенной казенного ведомства крестьянами, и не мыслил о полезном окончании. — Павел, по восприятии престола, занялся разбирательством сего продолжительного процесса и оправдал Путилова. На другой день, призвав его к себе, объявил, что спорную землю возвращает ему по праву закона, а триста душ поселенных на ней крестьян жалует ему за понесенные убытки. (5)

При отъезде из Москвы Императора Павла делается донос о неблагопристойном деле на одного заслуженного и надменного чиновника от его слуги. Государь чрез Юрия Александровича Нелединского-Мелецкого препровождает сию бумагу к военному губернатору Ивану Петровичу Архарову с повелением напомнить в следующее утро и, увидя Архарова, говорит: «Дело мерзкое, избавьте меня от разбирательства под видом, что уезжаю, зная вашу верность и полагаясь на совесть вашу, повелеваю, по отъезде, рассмотреть и решить моим именем; ежели будет надобность, можете объявить мой Именной указ, какой заблагорассудите, хоть в ссылку сослать».

Чиновник сделал признание, слуга получил отпускную, а Монарх в рескрипте объявил благоволение. (5)

Император для коронации приезжает в Москву и на другой же день с поспешностью осматривает в Кремле достойное любопытства. Тайный советник Петр Никитич Кожин, человек от природы грубый и дерзкий, как начальник мастерской и Оружейной палаты должен был следовать за Государем и рассказывать. Возле теремов, наравне с кровлей, находился круглый столб, лестница так крута, что входить опасно. Павел с великою скоростью поднимает ногу на лестницу, а Кожин кричит: «Постой. Государь! — Император отскакивает, а тот продолжает: — Побереги голову, у тебя одна и нам дорога». Сии слова сильно подействовали. Кожин награжден чином, орденом Св. Анны, деревнями, подарками и пенсионом. Тогда одно слово могло возвести на верх счастия или погубить навек. (5)

На маневрах Павел I послал ординарца своего Рибопьера к главному начальнику Андрею Семеновичу Кологривову с приказаниями. Рибопьер, не вразумясь, отъехав, остановился в размышлении и не знал, что делать. Государь настигает его и спрашивает: «Исполнил ли повеленное?» — «Я убит с батареи, по моей неосторожности». — отвечал Рибопьер. — «Ступай за фронт вперед наука!» — довершил Император. (5)

Суворов придумал свою собственную гигиену, сообразно с которой и вел жизнь. Он ложился спать в шесть часов вечера, а вставал в два часа ночи и прямо из постели окачивался холодной водой. Обедал он в семь часов утра, употреблял самые простые кушанья, преимущественно щи, кашу, борщ, причем камердинер был уполномочен отнимать у него тарелку, если замечал, что Суворов допускает излишество. В таких случаях между ними происходил иногда спор. Суворов не отдавал тарелку и спрашивал камердинера: по чьему приказанию он это делает?

— По приказанию фельдмаршала, — отвечал камердинер.

— А! Ему надо повиноваться! — говорил Суворов и уступал. Он никогда не носил теплого платья и лишь в сильные морозы накидывал на себя старую, изодранную шинель, носившую название «родительского плаща». Когда Императрица подарила ему черную соболью шубу, он, отправляясь во дворец, возил ее на коленях, объясняя, что «не дерзает возлагать на свое грешное тело такой дорогой подарок». Выпарившись в бане, он прямо с полка бросался в реку или в снег, но в горнице любил и переносил страшную жару, приказывая до такой степени накалять печь, что около нее невозможно было стоять.