– Подскажи рифму на "глаза"!
– вместо ответа потребовал Марстен.

– Бирюза!
– выдала я, не задумываясь.

– Не-ет… - протянул Марстен, мусоля кончик пера.
– У бирюзы совсем другой оттенок. Не пойдет… Может, не глаза, а глазки? Глазки… глазки… ваши глазки…

– Алмазки, - подсказала я и вспомнила устное народное творчество: - Или салазки. Смотри как хорошо звучит: "ваши глазки, как салазки, только не катаются"!

– Дура!
– обиделся Марстен. Видимо, он и впрямь не на шутку увлекся сочинительством.

Можно было даже не гадать, кому будут посвящены его вирши… Я, если честно, ужаснулась: если Марстен взялся сочинять стихи, наверно, скоро небо на землю упадет, не иначе! Но, тем не менее, незадачливого поэта мне было жаль, и я примирительно спросила:

– Может, у нее глаза небесного цвета?

– Нет… - протянул Марстен, ощипывая перо.
– Скорее уж сапфировые… О! Точно! Сапфировые! Юлька, ты меня вдохновляешь, сиди рядом, не смей уходить!
– Марстен повертел перо в руках.
– Сапфировые… Сапфировые очи в оправе из черных ресниц… Меня вы… Меня вы… Как же тут сказать? Меня вы повергли ниц?
– Он снова заскрипел пером, а я представила описываемую картинку… Да, такое зрелище кого угодно повергнет ниц!

На достигнутом, однако, Марстен не остановился, продолжил переставлять строки так и этак, а я с интересом наблюдала за процессом рождения любовного стихотворения. Марстен выглядел настолько захваченным сочинительством, что мне стало за него страшно.

– Лучше так… - бормотал он.
– Глаза ваши, будто сапфиры в оправе из черных ресниц… Меня, молодого такого, внезапно повергли вы ниц!

– Написал бы лучше "меня, дурака молодого", - посоветовала я, и Марстен запустил в меня чернильницей. В меня он, по счастью, не попал, а вот Дарвальду, выбравшему как раз этот момент, чтобы войти в комнату, перепало немало чернильных брызг!

– Марстен, я понимаю, ты очень… хм… возбужден, - произнес Дарвальд, проводя ладонью по своей одежде, отчего синие пятна мгновенно исчезали.
– Но не мог бы ты воздержаться от таких бурных проявлений своих эмоций?

– Да я же не в тебя хотел… - сконфуженно пробормотал Марстен, и вдруг встрепенулся: - Валь, а Валь! Посмотри, а?

– Что?
– не понял Дарвальд.

– Ну… посмотри… - Марстен подсунул товарищу исчерканный лист.
– Ты это… в общем, разбираешься, я знаю… Ну, скажи, совсем плохо или ничего себе?

Дарвальд, надо отдать ему должное, прочитал предложенное с совершенно непроницаемым лицом.

– Великим поэтом тебе, конечно, не быть, - сказал он, возвращая листок Марстену, с нетерпением ожидавшему приговора.
– Впрочем, я в свое время сочинял вирши примерно в этом же стиле. Тебе еще повезло, у тебя есть чувство ритма…

– Да?
– обрадовался Марстен.
– Это хорошо. Это просто-таки расчудесно!

С этими словами он подхватился и немедленно испарился.

Я с неодобрением покосилась на Дарвальда. Тот, однако, был спокоен, как никогда!

– Ты еще не завтракала?
– спросил он.

– Нет, я не буду, - ответила я.

– Зря, - покачал головой Дарвальд.
– Рекомендую позавтракать как следует, сегодня мы приглашены в одному известному вельможе, он не признает таких вольностей, как мой приятель, так что ужин будет сервирован по всем правилам. А у тебя, кажется, проблемы с этим…

Я невольно вздрогнула. Опять сотня разных вилочек и ножичков! Да, Дарвальд прав, лучше наесться впрок!..

Последующие несколько дней слились для меня в один непрекращающийся банкет. Я поражалась, как все эти люди умудряются, пируя ночь напролет, сохранять приличную форму! Нас приглашали то к богатому купцу-меценату, то к известной актрисе (вот сюда Алеану не позвали, кстати сказать!), то к градоначальнику… Похоже, Дарвальда тут в самом деле хорошо знали!

Марстен по-прежнему увивался за Алеаной и, судя по тому, что я однажды застала его сосредоточенно списывающим какое-то стихотворение из толстой книжки в библиотеке Дарвальда, ухаживания Алеана принимала благосклонно. Марстен, видимо, на собственные силы больше не полагался (иссяк, проще говоря), а потому решил прибегнуть к помощи местных классиков…

Так оно и шло: Дарвальд вел ученые беседы со своими знакомыми, Марстен ухаживал за Алеаной и даже раз подрался на дуэли с другим ее поклонником. (Впрочем, это была не дуэль, а одно название! Марстен даже свою шпагу из ножен не доставал, а попросту отобрал у противника оружие и закинул на высоченное дерево. Алеана хохотала, как сумасшедшая, а осрамившийся дуэлянт полез на дерево за фамильной шпагой лично, чтобы не привлекать слуг, которые, как пить дать, разнесли бы эту историю по всему городу!) Я же мучительно скучала и только и ждала, когда же мы, наконец, снова отправимся в путь!

Меня уже стали узнавать, правда, совсем не так, как мне хотелось бы. В последнее время мне все чаще чудились чьи-то пристальные взгляды, перехватить которые мне никогда не удавалось: тут в совершенстве владели искусством наблюдать, не позволяя себя засечь. Не высший свет, а сборище шпионов, ей-богу!.. Так или иначе, но на меня постоянно кто-то пялился, и это нервировало! Надо думать, на меня исподтишка показывали пальцами, мол, вот эта диковатая девица, разряженная по последней моде, которая не танцует, не разговаривает ни с кем, кроме чудака Деспафина (о, старик был истинным спасением для меня, жаль, что он принимал далеко не все приглашения!) и своего опекуна, а за столом с исключительно мрачным видом уничтожает все, что попадает в ее тарелку. Быть всеобщим посмешищем мне совсем не нравилось, но сказать об этом Дарвальду я никак не решалась. Он был уверен, что я прекрасно провожу время, и расстраивать его мне не хотелось…