— Не знаю.

— Не ходи. Узнаем, когда рассветет.

— Я тотчас вернусь.

— Темно, опасно, разные люди бродят. Боже милостивый, неужели тебя так огорчила его беда? Неужели из-за своей доброты ты должен пострадать?

— Я должен посмотреть.

— Чего ты ждешь?

Я пробирался вдоль заборов, вдоль стен, нырнул во тьму, когда мимо пробежали какие-то солдаты, после тюрьмы меня преследовал непонятный страх перед быстрыми чужими шагами и суетливой беготней, я боялся всего, что происходит внезапно. Сейчас мне хотелось знать, что происходит. Мне хотелось успеть, увидеть, вмешаться.

Вмешаться во что?

В самом деле, чего я жду, на что надеюсь?

Все мои надежды заключались в письме, которое гонец увез силахдару Мустафе в Стамбул. И если оттуда вскоре не придет катул-фирман или хотя бы письмо о смещении виновных, значит, нет больше в мире сыновней любви и порядочности. А об этом страшно и подумать, поскольку жизнь не стоила бы тогда медного гроша.

Но даже если этого нет, я верю в дерзость всемогущих людей. Это обмануть не может. Неужели султанский силахдар может допустить, чтобы провинциальный чиновник таскал его отца по тюрьмам? Он будет бороться с этим своим позором, даже если более сильные стоят перед ним, а от этих вообще полетят перья во все стороны; нрав у него наверняка не ангельский, рука нелегка, если он сел на такое место.

Он все сделает вместо меня. Мне оставалось только ждать, и это самое лучшее и самое надежное. Но как изолировать чаршию? Как только я избрал хаджи Синануддина в качестве приманки, я тут же привлек обитателей чаршии. Они могли все испортить, но как по-другому я мог поступить? Если бы хаджи Синануддина освободили слишком скоро, без шума, не причинив ему вреда, все оказалось бы напрасным. А я ожидал все-таки, что он предпримет что-то посерьезнее и потяжелее. Не знаю что. Может быть, его посланец уже пришел к вали с обвинительным иском. Может быть, он наймет головорезов, бывших солдат, чтоб они похитили узника. Может быть, он натравит янычар, чтоб лишить их всех власти. Мало кто знает об их делах, но я надеялся, что такие вещи не пройдут тихо. Надо, чтоб услышали как можно дальше. Но не хотелось бы, чтоб это произошло помимо меня. Я должен получить по своему счету.

Возле каменного моста навстречу попался ночной сторож.

— Куда спозаранку, шейх-эфенди?

— Часы обманули.

— Боже мой, вот она жизнь. Кто может, тому не спится, а кого все время в сон клонит, тому суждено ночь на ногах провести.

— Есть что-нибудь новое?

— Как не быть! Всегда что-нибудь новое происходит. Только мне никто ничего не рассказывает, вот я и не знаю.

— Где-то стреляли недавно.

— К счастью, не в моем квартале.

— Ты мог бы разузнать?

— Меня не касается.

— Я заплачу.

— Ты не заплатил за то, что было для тебя важнее. Или тебе это важнее? Погоди, чего злишься? Скажу тебе бесплатно. Спрашивал я соседа, тоже ночного сторожа. Да и он не знает. А раз он не знает, это все равно что ничего и не было. Не у кого больше спрашивать.

Огни загорались в окнах, дома открывали глаза.

Когда совсем рассвело, молла Юсуф принес мне две новости: одну — что Хасан вернулся рано утром, всю ночь ехал, и вторую, странную,— о том, что чаршия закрыта.

В самом деле, лавки и магазины были заперты на засовы, ставни опущены, навешены висячие замки, по самым торжественным праздникам не бывало так пусто.

Молодой портной, приезжий, торопливо сворачивал работу, испуганно озираясь.

— Почему чаршия закрыта?

— Не знаю. Я рано пришел, работал, огляделся — вокруг ни одной живой души.

Он дернул дверь, положил в карман ключ, стараясь запрятать его поглубже, и поспешил уйти.

Подошли два купца, они шагали медленно, словно стража, и спокойно смотрели вслед портному.

— Вы не сказали ему, что чаршию закроют? — спросил я.

— А кто кому говорил?

— Разве вы не договорились?

Они удивленно посмотрели на меня.

— Для чего нам договариваться?

— Почему тогда лавки закрыли?

— Я подумал, давай-ка я сегодня не буду открывать. Должно быть, и другие также.

— Но почему?

— Почему? А откуда мы знаем почему?

— Неужто вы в самом деле не договаривались?

— Эфенди, как же может вся чаршия договориться?

— Ну вот, а все заперто.

— Потому и заперто.

— Почему?

— Потому что не было договора.

— Ладно, а не из-за вчерашнего ли?

— Ну и из-за вчерашнего.

— Или из-за утренней стрельбы?

— Ну и из-за стрельбы.

— Или из-за чего-то другого?

— Ну и из-за чего-то другого.

— Что происходит в городе?

— Мы не знаем. Потому и запираем.

Оба смотрели мимо меня, серьезные, отсутствующие, озабоченные, неуловимые.

— И что теперь будет?

— С божьей помощью, ничего.