Скушав обычно маленький кусочек, благодарю и заявляю, что я уже сыт. Оба мы прекрасно понимаем, что без ущерба для здоровья могли бы с’есть все его запасы сразу.

Наконец, видя мою деликатность в этом вопросе, последний однажды заявляет:

– Вот что, Виктор Иванович, с вами весьма трудно вести общее хозяйство, поэтому я решил вас выделить.

Одновременно дает мне два мешочка для продуктов и 25 рублей денег. Эта сумма в наших условиях была весьма солидной. На 25 рублей можно купить в тюремном ларьке 30 килограмм хлеба или равноценный ассортимент других товаров. При чем более 50 рублей арестанту передавать не разрешалось.

Несмотря на мои отказы, профессор властно настоял на своем. И вот, представьте, у меня 25 рублей. Я богат, как Крез. Вероятно современные Ротшильды никогда не чувствовали себя такими капиталистами.

Передо мной открывались уже заманчивые хлебночесночные перспективы. А сознание, что я могу купить все по своему желанию, радостно волновало голову.

Но в камере были и другие обездоленные, также без денег и белья. Между ними особенно выделялся своей стойкостью и благородством характера Маевский, Леопольд Альбинович. Высоко образованный человек, чрезвычайно скромный, он буквально голодал, деликатно отказываясь от помощи. В то же время ему больше, чем кому-либо, требовалось усиленное питание.

Пришел он к нам в камеру из тюремной больницы на двух костылях с криво сросшимися кое-как костями ног и поврежденным позвоночником. Как видно, от сильной потерн крови вид его был мертвенно-бледный. Каждое движение доставляло последнему страшную боль. Создать же спокойную обстановку в камере было абсолютно невозможно.

Ни одной жалобы, ни единого стона от боли, причиняемой невольными толчками соседей ночью, не подал этот мужественный человек.

Рассказ его был очень краток и для нас не являлся новостью.

Сознаваться в несодеянных преступлениях Маевский упорно не желал. Палачи регулярно день за днем его избивали. И вот, улучив момент, этот страдалец подбегает к окну (в то время решеток еще не было) и выбрасывается из третьего этажа в расчете раз навсегда покончить с советским земным раем.

Получив еще несколько ударов прикладом винтовки от подбежавшего часового, Маевский попадает в «Черный ворон», затем его отправляют в тюремную больницу. Умирать же, как видно, послали в нашу камеру:

Будучи обладателем 25 рублей, я подхожу к нему и заявляю:

– Ну, Леопольд Альбинович, давайте кутить. Я стал богат, как в сказке.

Одновременно предлагаю ему до лучших времен, на каковые мы не питали никаких надежд, взаимообразно 10 рублей.

После долгих отказов пришлось мне, как старосте, просто приказать взять деньги и купить хлеба. Блеснули слезы, и дрожащий голос произнес:

– Виктор Иванович, я знаю цену этим десяти рублям и никогда их не забуду.

Я в ответ шучу, что получил целые 25 рублей и уже забыл. Действительно, до сих пор я так и остался должен профессору Дзиневскому 25 рублей.

Маевский, сидя в тюрьме в течение уже восьми месяцев, не имел ни одной передачи, что еще более ухудшало его моральное состояние. Отсутствие передач являлось обычно признаком ареста и семьи. Но дней через пять после получения нашего богатства, открывается тюремная форточка, и раздается голос:

– Староста, получай для камеры передачи.

Идет перечень фамилий, коим обычно передавали раньше, но вдруг слышу из уст надзирателя:

– Маевский!

Я так обрадовался, как будто бы это была мои фамилия, и сразу крикнул:

– Леопольд Альбинович, вам передача!

Нервы последнего не выдержали, и этот мужественный человек забился в истерике. Дав ему успокоиться, передаю две пары белья, одеяло и 50 рублей денег. Надо было видеть лицо Маевского при виде, вещей, переданных близкими людьми, которых он считал уже погибшими.

Придя окончательно в себя, он подходит ко мне и передает 10 рублей, добавляет пару белья и еще пять рублей. Я отказываюсь и в шутку заявляю:

– Да что же вы, Леопольд Альбинович, считаете меня за старого жида ростовщика, что ли?

Но взять все же пришлось.

С легкой руки профессора Дзинковского и Маевского, у меня началось социалистическое накопление и, без шуток говоря, вышел я из тюрьмы, имея 2 пары приличного белья, не считая истлевших. Рубашку же профессора Парабочева, подаренную мне позже, ношу и до настоящего дня.

От высокой температуры, отсутствия воздуха, воды и питания, при феноменальной скученности, – у людей начались повальные фурункулы и колючка (так называлась зудящая красная сыпь по всему телу).