После работы Хелена отвезла Катарину в Хитцинг. К своим родителям. Катарина сообщила шепотом, что хочет к бабушке с дедушкой. Когда Хелена пришла с работы, она уже собрала свой рюкзачок. Зашла мать Грегора. Причитала. Как одиноко ей будет. Без детей. Хелена ответила, ей полезно побыть без детей. И ведь в воскресенье они вернутся. Хелена добавила, что пожилая женщина сама частенько жаловалась в последнее время. На хлопоты с детьми. Катарина смирно сидела в машине. Хелена поехала по Ионштрассе. Попыталась заговорить с Катариной. Девочка неохотно отвечала. Или молчала. В зеркало заднего вида Хелена смотрела, как Катарина глядит в окно. Вот показался замок Шенбрунн. Хелена ехала вниз по Хюттельдорфер-штрассе. "А папочка не приедет?" — "Нет, — пришлось ответить Хелене. — Нет. Он не приедет. Он не может. Он не может вовремя вернуться. Он уехал. Ты же знаешь. Ему нужен покой. Он так сказал. Но. Ты ведь будешь у бабушки с дедушкой. Туда придет пасхальный заяц. В субботу приедут Барбара и тетя Мими. И я приеду искать с тобой пасхальные яйца. А потом мы опять поедем домой. Скажи-ка, что ты хочешь, чтобы тебе принес пасхальный заяц? Ты же мне не сказала, что ты хочешь. А ты знаешь, он меня спросит. Новые краски хочешь? Большой-большой набор красок? Ты обрадуешься?" Хелена говорила и все время поглядывала в зеркало заднего вида. Катарина, не отрываясь, смотрела в окно. "Можно смотреть телевизор? У дедушки?" — "Да, конечно. Конечно, можно. Но. Может, ты больше хочешь остаться со мной? Скажи. Нам не обязательно туда ехать". Катарина не сказала больше ничего. У бабушки с дедушкой села перед телевизором. Хелена осталась ужинать. Хотела помочь матери накрыть на стол. Ничего не могла найти. Родители сменили обстановку на кухне и в столовой. Все по-новому. "Теперь. Когда мы одни", — говорили они. Хотя Мими жила с родителями. По-прежнему. Хелена искала приборы. Не хотелось ни о чем спрашивать мать. Не хотелось оставаться с матерью на кухне с глазу на глаз. Мать может спросить. И что отвечать? Она знала, присмотр за девочками задумывался для спасения семьи. Несколько дней без детей. И молодые супруги снова обретут друг друга. Немножко покоя. И все снова хорошо. И дети не мешают. Родители Хелены ничего не знали о том, что Грегор съехал. Они знали лишь о размолвках. Снова Хелене придется врать, что как раз на Пасху Грегор приболел. Или вообще ничего не говорить. Может, никто и не спросит. Что может помешать доценту-математику провести с семьей Пасхальное воскресенье? Правильным ответом было бы: "Его секретарша".

После ужина Хелена уехала обратно на Ланнерштрассе. Перед отъездом обняла Катарину. Хотела забрать ее с собой. Хотела обнимать. Девочка повисла у нее на шее. Ногами обхватила за талию. "Маленькая моя обезьянка, — прошептала она малышке на ухо. — Позвони. Если что-нибудь. Я тебя сразу заберу". В полдевятого Хелена была дома. Заперла входную дверь и оставила ключ в замке. Чтобы никто не вошел. Надо бы зайти к матери Грегора. Но видеть пожилую даму не хотелось. Хелена присела в гостиной. Встала. Нужно пользоваться свободой. Пойти куда-нибудь. Повеселиться. Она позвонила Пупсику. Никто не ответил. Хелена рано легла. Не могла уснуть. Швед не звонил. Наверное, он представлял себе все быстрее, размышляла Хелена. И проще. Она стянула рубашку и села нагишом смотреть телевизор. Принесла себе рюмку куантро. Подошла к книжному шкафу и рассматривала свое отражение в стеклах. Она похудела. Линия от бедер к груди — резче. Грудь опять маленькая. Как до детей. Только соски стали менее острыми. Мягче. Темнее. Она повернулась боком. Живота нет. Сверху было видно, что вокруг пупка появились растяжки. Но не складки. Какие Хелена видела у пожилых женщин в сауне. Пока было лишь видно, где эти складки потом пролягут. Хелена села на диван. Обивка холодила. По телевизору шел вестерн. Вестерны Хелена ненавидела. Бесконечные скачки на лошадях. Пальба. Драки. Хелена попыталась представить себе одного из героев голым. Сунула руку между ног. Накрутила волосы лобка на указательный палец. Скользнула дальше. Тепло. Почти сухо. Твердо. Прощупываются кости лобка. Попробовала погладить соски. По крайней мере ощутить щекотку в горле и внизу живота. Соски напряглись, только когда Хелена крепко их прижала. От поглаживаний — никакого толку. Во рту Хелена ощущала привкус дерева. Щипала соски. Пока они не заболели. Потом бросила. Хорошо уж, что хоть месячные установились. Снова. Полгода были нерегулярными. Хелена снова легла. Не могла ни о чем думать. Не могла ни о чем вспомнить. Даже как было с Грегором. Мужчин, которые были до него, она забыла уже давно. Алекс. Если бы он позвонил.

В Страстную пятницу Хелена устроила большую весеннюю уборку. Мытье окон. Натирка полов. Протирание шкафов. Мытье детских кроватей. Генеральная уборка детской. Разложить все по местам. Поменять постельное белье. Хелена нехотя переходила от одного к другому. Работала до ночи. Слушала "Лос-Парагвайос". Включила проигрыватель на полную громкость. Экзотические ритмы вызывали желание уехать далеко-далеко. Около полуночи она рухнула в постель. Лежа, с удовольствием оглядывала гостиную, дальше — кухню. Без детей она оставила открытыми все двери. Квартира сверкала. Часть одежды и книг Грегора она сложила в коробки и убрала в шкаф. Пасхальная уборка — дело святое.

В Страстную субботу Хелене нужно было сделать покупки и испечь пасхальный торт. В обед она перекусила бутербродами с колбасой. Когда откусила особенно большой кусок, зазвонил телефон. Хенрик. Хелена подавилась бутербродом. Не больна ли она? Очень голос странный. Хенрик хотел видеть ее вечером. Пойти поужинать. Никакого молодого вина. Настоящее вино. Хорошее вино. Пожалуйста. Хелена согласилась. Но ей придется рано вернуться. Покрыть глазурью торт. Это можно сделать лишь вечером. Когда торт остынет. Встретиться решили в кафе "Захер". В этот раз он уж точно придет. Он очень рад.

Хелена почувствовала себя молодой. Позвонила и спросила, как дела у девочек. Поговорила с Катариной. Ребенку там весело. Пустая квартира радовала. Никаких разбросанных игрушек. Хелена могла вымыть голову, не миря одновременно ссорящихся дочерей. Она снова надела платье от Бальмена. К Пасхе все было готово. Кроме торта. Подарки для девочек она отдала родителям еще в среду. Чтобы спрятать их в саду. Хелена вышла из квартиры. Аккуратно заперла дверь. Она чувствовала себя совершенно иначе, чем обычно. Никто не спрашивал, когда она придет домой. И что принесет. Швед сидел в "Захере" и ждал. Оттуда они пошли в греческий ресторан в Майльбергер Хоф. Сидели в кабинке близ входа. Хелена боялась, что проходящие мимо будут мешать им. Но скоро они перестали замечать что-либо вокруг. Немного мешал только официант, подходивший налить вина. Или спросить, не нужно ли чего еще. Они видели только друг друга. Хелена потеряла голову. Они оба потеряли голову. Хелена опомнилась лишь оказавшись в его спальне в квартире каких-то друзей. На Хофмюльгассе. Квартира — на третьем этаже. Поднимаясь по лестнице, они продолжали разговаривать. Они говорили друг с другом весь вечер без перерыва. И все время о чем-то умном. Обнаружили полное единодушие. Не было ничего, в чем они не были бы едины. В квартире Хенрик направился прямиком в свою комнату. Вокруг все было заставлено громоздкой темной мебелью. От нее все время приходилось уворачиваться. Хелена ушибла ногу о резные украшения какого-то буфета. В комнату Хенрика вела потайная дверь из салона. Кровать. Шкаф. Столик. Кресло. Комната оказалась большим эркером. Сквозь три окна можно смотреть на три стороны. Снизу доносился приглушенный уличный шум. Уличные фонари бросали в комнату серебристо-серый свет. Занавесок не было. Света Хенрик не включил. Он сел на кровать. Снял ботинки. И откинулся назад. Скрестив руки под головой, он спросил Хелену, не могла ли бы она по крайней мере присесть рядом. Хелена подошла к окнам. Посмотрела на поднимающуюся вверх улицу. Отступила к левому окну. Посмотрела на спускающуюся вниз улицу. На дома напротив. Шли люди. Светофор менял цвета. Машины тормозили. Ехали дальше. Было не поздно. Наверно. Пол-одиннадцатого. Хелена не могла произнести ни слова. Горло перехватило. Казалось, голова удалилась от тела на огромное расстояние. Тело же — тяжелый бесформенный предмет. Она стояла в эркере и не понимала, как пошевелиться. Как заговорить. Хотелось закрыть лицо руками. И запричитать. Она уже видела, как причитает. Раскачиваясь из стороны в сторону. Потом ничего уже больше не представляла. Руки висели. Пальцев она не чувствовала. В голове — пусто и холодно, как от сквозняка. Полуобморок. Не двинуться. Ноги не шевелятся. Уйти. Убежать. Быстро. Слететь по лестнице. И уже у двери подъезда — рассмеяться. Смеяться избавлению. Потом оглянуться и увидеть, что враг не может тебя преследовать. "Мне нужно домой", — сказала Хелена. "Зачем?" — спросил он. "Мне нужно доделать пасхальный торт. Глазурь". Она направилась к двери. Швед тихонько рассмеялся. "Это все отговорки!" Потом она оказалась вдруг на краю кровати и упала в объятия шведа. Видела словно со стороны, как наклоняется к нему. Он тянет ее. Ее губы на его губах. Ноги поднимаются и ложатся на кровать рядом с ним. Медленно. Замедленно. Проваливаясь, она подумала, что так ничего ему и не объяснила. Попыталась заговорить. Подняла голову. Набрала воздуха. Хенрик снова притянул ее голову к себе и целовал.

Поливать пасхальный торт глазурью Хелена начала примерно в полвторого ночи. Заплаканная. Она расплакалась после. Чувствовала, как ее тело прижимается к его. Горячее. Нетерпеливое. Она ревела. Сокращающаяся при всхлипах диафрагма толкала его в живот. Он попытался ее успокоить. От непривычных движений бедра Хелены еще болели. Их внутренние поверхности натерли его бедра. Она ничего не помнила. Не могла припомнить, как это было. Хаос рук и ног. Тела. Кожа, трущаяся о кожу. Проникновение. Пустота и обессиленность. Она распустила шоколад с маслом. О настоящей глазури теперь и речи быть не могло. Вылила размягчившуюся черно-коричневую массу на торт. Так, что со всех краев она стекла вниз. Посадила по краю марципановых пасхальных зайчиков. И марципановых курочек. Разноцветные сахарные пасхальные яйца. Поставила торт застывать на кухонное окно. Пошла спать. В постели подумала, не попытаться ли теперь. Может быть, теперь получится. Вложила безымянный палец между все еще набухших губ. Начала потихоньку двигать им во влажной щели. И тут сообразила. Она и не подумала о последствиях. Словно этот вопрос стерли из ее памяти. Месячные были почти две недели назад. А вдруг у него СПИД. Что она, собственно, о нем знает? Хелена повернулась на бок. Обняла вторую подушку и уснула. Он тоже ничего не сказал обо всем этом.

Лишь поздно вечером в Пасхальное воскресенье Хелене удалось снова подумать о Хенрике. И обо всем остальном. Весь день она провела с семьей. Взяла с собой мать Грегора. К родителям. Отвезла торт. Наблюдала, как дети ищут пасхальные подарки. День был холодный и ветреный. Девочки носились по саду. Она стояла с родителями и сестрой на веранде. Мать Грегора была с детьми в саду. Они остались в Хитцинге до послеобеденного кофе. Уже здороваясь, Хелена сразу сказала, что Грегор приехать не смог. Никто на это не обратил внимания. Потому что приехала Грегорова мать. Правда, мать Хелены попыталась поговорить с ней с глазу на глаз. Но Хелене удалось спастись бегством. На Ланнерштрассе девочки сразу взялись за квартиру. Очень скоро безукоризненный порядок вновь обратился в хаос. Счастливые дочери бесчинствовали. Разбросали по всем комнатам подарки. Объедались сластями. Кидали куда попало бумажки. Не слушались. Не хотели спать. Бабушка намеревалась еще поговорить с Хеленой. Пусть она зайдет к ней. В ее квартиру. Речь пошла о деньгах. О плате за телефон. Номер был один. После раздела поставили два аппарата. Их можно переключать. Пожилая дама сказала тогда, что ей телефон уже почти не нужен. Все будет в порядке. Так. И она намеревалась платить за телефон. Как ее вклад в хозяйство. Теперь же она вдруг решила, что это дело Грегора. Пусть он платит. Но его ей не застать. Этот Айхенхайм всегда говорит, что передаст. Но Грегор никогда не перезванивает. Она. Хелена. Она это может понять? "Ну, он не станет с тобой говорить", — отвечала Хелена. Свекровь же сказала, что это необходимо уладить. Так дальше не пойдет. И вообще. Вероятно, у Грегора есть причины не появляться дома. От нее. Своей матери. От нее он бы никогда не ушел. Он же оставался. Пока не появилась Хелена. Хелена ответила, что не она воспитывала этого мужчину. Портила его. Прошлое. Вот где, вероятно, корень зла. Воспитание. Усердное воспитание эгоиста. Потому что матери слишком балуют сыновей. Особенно если они — вдовы. Сын как эрзац мужа. Тут уж не жди ничего хорошего. Свекровь запретила Хелене когда-либо входить к ней в квартиру. Хелена сказала, не очень-то ей в эту квартиру и хотелось.

Хелена лежала в постели. Смотрела на окно. Чуть более светлый четырехугольник в темноте. Она устала. Сон не шел. Она ворочалась с боку на бок. Перевернула одеяло. Положила подушки друг на друга. Снова их отпихнула. Хелена пыталась вспомнить. Как это было. С Хенриком. Что они говорили. Как он обнимал ее. Как целовал. Когда же они разделись? Как она попала домой? Она ничего не помнила. Все сливалось. И потом. Где взять денег? На телефон. И почему она должна платить. Вот бы быть одной. Одной. И никаких проблем. И за что она должна отвечать? За детей. Грегор исчерпал все лимиты хаоса. Все. Ей остается только порядок. Она должна все привести в порядок. Ей необходимо все привести в порядок. Насколько возможно. Беспокойство зарождалось в животе и поднималось к сердцу. Билось. Неровно. Переполняло грудь. Превращалось во вторую грудную клетку. Которая давила ее. Швед тоже не позвонил. Потом. После того.