Хелена направилась в кафе сразу возле замка. В большие окна видно Тулльнское поле. Барбара хотела венский шницель. Что такое запеченная курица, спросила Катарина. Панированная как шницель и поджаренная во фритюре. Катарина подняла глаза от меню, которое медленно разбирала. "Они тут убивают кур?" — спросила она. Это все услышали. Хелена заказала Катарине суп. Потом пирожное. Все посетители смотрели на них. Улыбались. Или глядели недружелюбно. Дети болтали очень громко. Как это было с ведьмами. Взаправду ли их разрывали пополам. Хелена сожалела об экскурсии. Объяснять пришлось и по дороге в Вену. Одновременно она не могла не думать о том, как же все было на самом деле. Когда они стояли у позорного столба. Что было ночью. Как издевались над ними зеваки? И как объяснить маленьким девочкам, чего приходилось ждать? Дома она сказала дочкам, что, похоже, простыла в холодном замке. Она ляжет. Пожалуйста, не шумите. Хелена забралась в постель. Холодно. В замке скопился весь холод минувшей зимы. Хелена натянула шерстяные носки. Навалилась тяжесть. Придавила. Не вздохнуть. Хелена повернулась на бок. Свернулась клубочком. Хенрик даже не сказал, что все кончено.

Ночью в понедельник позвонила Пупсик. В полдвенадцатого. Хелена уже легла. Дремала. Пупсик спросила, не придет ли она. Они все идут в кафе "Старая Вена". Голос у Пупсика — как прежде. Когда она еще жила на Вельтлинергассе, намереваясь растить Софи и писать картины. Пока не объявился профессор философии из Граца. Хелена встала. Оделась. Накрасилась. Села в машину и поехала в город. В центре города оживленное движение. Хелена нашла место для машины на Бекерштрассе. Около Иезуитенкирхе. Немного посидела в машине. По улице шли люди. Прогуливались. В основном парочками. Обнявшись. Ночь была теплой. За столиками перед кафе полно народу. Мимо медленно проехала патрульная машина. Хелена вышла из машины. Она не понимала, зачем она здесь. Тем более зачем ей идти в "Старую Вену". Опасения оказались не напрасными. Пупсика не было. Хелена прошла весь зал. Не заглянуть ли в туалет? В воздухе висел густой сигаретный дым. Ничего не видно. Хелена прищурилась. Ни одного знакомого лица. Она вернулась ко входу. Всматривалась в посетителей. За столиками. За стойкой. Тут и там — плотные группы. Люди глядели на Хелену. Разглядывали. Она собралась уйти. Просто повернуться — и домой. Никого не видеть. И чтобы ее никто не видел. Тут освободился столик. Слева от входа. У окна. Хелена спросила, свободно ли. Молодая женщина кивнула. Улыбнулась. Хелена села. Заказала горячего шоколаду. Взяла газету. Сидела в нише. Читала. Пила шоколад. Громкие разговоры и смех. Сигаретный дым приятным фоном. Уютно. Хелене было хорошо. Ей вдруг понравились все люди кругом. Когда через сорок пять минут явилась Пупсик, Хелена почувствовала, что ей помешали. Пупсик привела с собой троих мужчин и женщину. Женщину Хелена знала в лицо. Та была учительницей и рассказывала всем, как ее бьет муж. Однажды на Волльцайле Хелена видела, как она ползла на четвереньках. Последняя стадия. Женщина была алкоголичкой. Пупсик зашептала на ухо. Вон тот. Тот, с бородой. Знаменитый парикмахер, делает карьеру в кино. Хелена припомнила, что читала что-то об этом. В "Кронен-цайтунг". Сделали заказ. Все молчали. Курили. Молча. Хелена скучала. Единственный трезвый человек за столом. Молчание было тягостным. Лучше бы читать газету. Хелена решилась разрядить обстановку. Спросила, где они были. До того. Пупсик ответила. Они все встретились в "Теленке". И. Да. Вообще. Карл о ней спрашивал. Но Карл остался в "Теленке". Она может еще пойти туда. Наверняка еще застанет его там. Потом Пупсик опять примолкла. Сидела. Попивая белое вино. Покуривая. Все смотрели прямо перед собой. Хелена спросила Пупсика, как та поживает. Как дела. Со свадьбой. Пупсик пожала плечами. Вдруг парикмахер-режиссер взглянул на Хелену и грубо заговорил с ней: "Эй, ты! Пошли со мной. Уж я покажу тебе, что такое — дерьмо. Узнаешь. Что почем. — Он дружелюбно осклабился. — Пошли. Папочка тебя приголубит". Пупсик рассмеялась. Учительница закашлялась. Другие двое мужчин встали. Пошли к бару. Парикмахер подмигнул Хелене. "Ну. В чем дело-то?" Пупсик смеялась. Потом повернулась к Хелене. Как со шведом? Она думала…? Но. Явно не то. Снова не то. Хелена вообще все прохлопает. Если будет и дальше трусить и бегать от мужчин. Так или иначе, а вчера она его… Или в субботу? В один из этих дней она его видела. Хелена почувствовала, что каменеет. Осторожно положила руки на колени. Вдруг испугавшись, что не сможет выйти из кафе. Глубоко вздохнула. Сказала: ей пора. Положила на стол пятьдесят шиллингов. За шоколад. Попыталась встать. Ноги не слушались, словно деревянные. Хелена отдышалась. Не смогла припомнить ни одной формулы аутотренинга. Поднялась, опираясь о край мраморного столика. Рывком. Стоя — легче. Заковыляла прочь. Было такое ощущение, словно ноги страшно затекли. Она вышла. Подумала, люди сочтут ее в стельку пьяной. Оперлась о косяк. На воздухе стало лучше. Она побрела вниз по улице. К Иезуитенплац. Боялась, как бы из "Теленка" не вышел Карл. Не хотела видеть его. Кого угодно. Только не его. За спиной послышались шаги. Пупсик бегом догнала ее. Что стряслось? "Ты не видела его. А если видела, так в конце той недели". Пупсик взглянула на Хелену. "Если тебе от этого легче. Тогда я его не видела", — сказала Пупсик. Повернулась и пошла обратно.

Хелена получила письмо из банка. Она не прикоснулась к нему. Не распечатала. Но и не выбросила. Положила на телевизор. Хелена хорошо представляла себе, что может сообщить ей банк. Не хотела знать, насколько все плохо. Ее бросило в жар от стыда при одной мысли, что придется объяснять положение банковскому клерку. Грустно глядеть на него. И говорить, он должен понять. Ее мужа нет. Он ушел. Бросил ее. Она сама содержит себя и детей. Работает двадцать часов в неделю в подозрительном рекламном агентстве. И клерк тут же проникнется сочувствием. К ней. Какое грустное потерянное создание. Сидит, прелестная и раненая. Он, не медля, увеличит кредит. Хелена должна поговорить с Грегором. Позвонит с работы. Тогда голос не будет таким жалобным. Ей ответил Иоханнес Айхенхайм. Хелена повесила трубку. Он бы завел длинный разговор. А Грегора нет. Увы. Он на консультации. На занятиях. На лекции. На семинаре. Не здесь. Во всяком случае. В секретариате трубку сняла бы фрау Гертнер. Ильза Гертнер. Это Хелену особенно доставало. Возмущало. Что Грегор кувыркается в постели с женщиной по имени Ильза. Хелена подумала немного. Фрау Шпрехер не было. Она за чем-то вышла. Надольного нет. Она собралась с силами. Трубку подняла Гертнер. Хелена назвала свое имя. Так четко, как только смогла. Будьте добры профессора Фрайера. Его нет, прозвучало в ответ. Тогда она попросила позвать своего мужа. Пришлось подождать. Потом трубку взял Грегор. Хелена знала, что не застанет Фрайера в институте. Была среда. А по средам профессор Арним Фрайер всегда катается на велосипеде. Набирается творческих сил. Как он это называет. В Америке так поступают все интеллигенты. Фрайер все еще заходил иногда к Хелене на Ланнерштрассе. Навещал ее. Просто посидеть. Без звонка. Приглашал в сауну. Все остальные из института с ней больше не разговаривали. Коротко здоровались. Спешили дальше. В лучшем случае на ходу осведомлялись, отчего ее теперь совсем не видно. На институтских праздниках. Но ответа никто не ждал. Грегор оставался в институте. И Гертнер. А Гертнер знала обо всех все. Следующее место профессора получит Грегор. Но он еще не защитил докторскую диссертацию. Зависел от отзыва Фрайера. Хелена получила возможность поговорить с мужем, поскольку Гертнер знала о слабости Фрайера к Хелене. Она не собирается говорить долго, сказала Хелена Грегору. Но. Необходимо решить с деньгами. Ей бы хотелось прежде всего получить деньги на детей. Ведь Грегор получает их, а ей не отдает. Это не его деньги. Грегор слушал. Хелена разошлась. Знает ли Грегор вообще, сколько он должен. Ей. И детям. Грегор прервал ее. Да. Да. Его адвокат свяжется с ней. Хелена положила трубку. Глядела в стол. Сердце колотилось, снова поднялась злость. Яростное бессилие. Почему только Грегор не умер? Не погиб в автокатастрофе. Тогда бы его не было. Он не жил бы больше. Прежде всего — не жил счастливо. В окружении друзей. С любовницей. И никто бы не говорил, что если дела не ладятся, то виноваты двое. Это было бы трагично. Настоящая трагедия. И она могла бы плакать при всех. Но. Все происходит так, как происходит. И ничего не переменилось с тех пор. Иногда Хелена целыми неделями не ходила купаться. Или на физкультуру. Из-за синяков на руках и ногах. Когда отец ее. Об этом никому нельзя было знать. Об этом. За это она получала дополнительно. И могла плакать лишь украдкой. А теперь. Теперь вообще все пошло прахом. Не только бассейн. Или физкультура. Жизнь. Вся жизнь. Хелена долго сидела, не двигаясь. Глядя перед собой. Долгое время спустя пошла за кофе. "Ну как самочувствие?" — спросила фрау Шпрехер. Хелена не заметила, как та вернулась. Нет. Нет. Хелена покачала головой. Все в порядке. Просто месячные. Вы ведь понимаете. Фрау Шпрехер немедленно припомнила дни слабости, судорог и мигреней. Хелена пошла на кухню. Казалось, что ноги живут где-то далеко, сами по себе. Давление. Хелена поспешила вернуться за свой стол. Обожглась горячим кофе. Позвонил доктор Штадльман. Тут же спросил, что случилось. С ней. У нее странный голос. Хелена отвечала, похоже, что начинается насморк. Наверное, поэтому. Доктор Штадльман не поверил. Она ведь здоровый сильный человек. При чем тут насморк. Он договорился с ней о встрече. Им нужно обсудить проспект. Он был бы рад, если бы она снова зашла к нему. Ему так легче. Хелена спросила, не найдется ли у него времени пораньше. Одно из поручений Нестлера: чем раньше подготовить информационные материалы, тем лучше. Доктор Штадльман настоял на своем. Раньше у него не будет времени.

После работы Хелена поехала в Вайнфиртель. Беспокойство, охватившее ее после разговора с Грегором, не проходило. Она боялась. Не находила себе места. Надо бы поехать домой. Прибрать на кухне. Погладить. Но при мысли об этом ее бросало в дрожь. Горло раздирала сухая тошнота. Девочки были у подруги. Забирать их надо только в семь. Хелена поехала по шоссе вдоль Дунайского канала к Штокерау. И дальше в направлении Праги. В Шенборне она свернула с шоссе на проселок. Остановилась. Поднялась по крутому склону и села на опушке леса. Под открытым небом ей было лучше. Дышалось легче. Светло-голубое небо с круглыми белыми облачками. Черные плодовые деревья по обочинам проселка подернуты розовой дымкой цветов. Нежно-зеленый лес вокруг дворца Шенборн. Всех оттенков. Крыши дворца почти не видно. Налево тополя вдоль дороги — как перья. Высокие и прозрачные. Видна беседка — "темпиетта". Густая летняя листва ее пока не скрывает. Хелена глядела на дворец не отрываясь. Небольшой храм стоял неподалеку. Холмы шли грядами, как волны. Когда-то они были морским дном. А потом исчезли подо льдом. И сгладились. Хелене припомнилась поездка в Прагу. С Грегором. Тогда она проезжала эти места в первый раз. Как раз по этой дороге. Вверх. Вниз. Меж цветущих черешен. Тогда они еще не были женаты. Как она была тогда счастлива. Вне себя от счастья. Как такое счастье могло кончиться. Ведь Грегор был точно так же счастлив. Она знала. Она вспоминала о том времени, когда Грегор впервые не ночевал дома. Тогда она надеялась, что это ненадолго. Он одумается. Он вспомнит об этом счастье. И захочет его вернуть. С другой не будет. Такого счастья. Так она тогда полагала. Хелена уткнулась головой в руки. Что уж там она на самом деле думала. Может, ее испытывают? Как Психею? И если она выдержит все испытания, он снова окажется рядом? Улыбаясь? И заключит ее в объятья? И все снова будет хорошо? Забудь. Если можешь. Хелена созерцала пейзаж. Она знала, что перенесла на эту любовь свою католическую экзальтацию. Она сделала Грегора своим богом. Своим отцом. Столь же неотвратимо, как отец, должен был разочаровать ее и Грегор. Наверняка есть теория, согласно которой она, жертва, и спровоцировала такую ситуацию. Но это было ей безразлично и ничего не меняло. Хелена рассмеялась. Все она знает. Все всё знают. Это не имеет никакого отношения к боли. И ее чувствам. И к ощущению конца. Она дошла до конца. А один конец, кажется, влечет за собой концы всего остального. И. Как же это выдержать? Как перенести? Хелена почувствовала, что от холодной земли застывает спина. Пора домой. Забрать детей. Она ничего не купила. Дома нечего есть. Надо бы остановиться по дороге. Хоть молока купить. Хелена не двигалась. Обхватив колени. Опершись о них подбородком. Просидела так больше часа. Наконец в полседьмого встала. С трудом. Кое-как заковыляла вниз. Болела спина. Ноги и руки затекли. Наверное, так будет в восемьдесят лет, подумалось ей. Она не успеет вовремя за девочками. Что скажет подруга. Она ехала так быстро, как только могла. На предельной скорости. Хотела, чтобы ее задержали за нарушение. Патрульная машина дорожной полиции. Или регулировщик. "Господин инспектор. Это из-за детей я так быстро еду. Вы ведь понимаете. Вечно их нужно откуда-то забирать". Тогда он поговорит с ней. Спросит документы. Есть ли аптечка. Знак аварийной остановки. Ему придется с ней поговорить. Выписать штраф. Разве это не подтверждение? В такой-то день в такое-то время в таком-то месте она превысила скорость. Она была там. Существовала. Хелена опоздала на двадцать минут. Девочкам пока не хотелось домой. Ее опоздания никто не заметил. Но дочери проголодались. Она пошла с ними в кабачок. Па Агнесштрассс. К "Хаслингеру". Хозяйка им обрадовалась. Как всегда удивилась тому, как выросли девочки. Подсела к ним ненадолго. Спросила о супруге. "Папа сказал маме: «Ты гадина»", — сказала Барбара. Хелена вздохнула. Хозяйка глянула озабоченно. И ушла. Такие вещи другим неинтересны, попыталась объяснить Барбаре Хелена. Хотела спросить, успела ли Барбара растрезвонить об этом. Но не стала. Что тут скажешь. Барбара ведь правду говорит.

Хенрик позвонил в четверг. На работу. Хелена была одна. Надольный где-то ходил. Фрау Шпрехер отправилась купить себе что-нибудь на обед. Хелена подняла трубку. Хенрик попросил фрау Гебхард. Хелена сразу его узнала. Но это же я, сказала она. Он не узнал? Хенрик сказал, ему нужно ее видеть. Непременно. Все очень сложно, Хелена должна понять. Ему надо с ней поговорить. Не могла бы она приехать в Больцано. Там можно все спокойно обсудить. В субботу. В семь. Вечера. У него нет машины. Он приедет на поезде. Будет ждать. У вокзала. Это действительно важно. Хелена не знала, что ответить. Она колебалась. С детьми некому остаться. И разве она должна всегда приезжать, когда ему надо? Хелена услышала, что фрау Шпрехер открывает входную дверь. Да. Она будет, коротко бросила она. Хенрик положил трубку. Хелена осталась сидеть с трубкой в руке. Фрау Шпрехер принесла Хелене яблоко. И поинтересовалась, уж не влюбилась ли Хелена в трубку. Она так страстно на нее смотрит. Хелена быстро положила трубку. Отдала деньги за яблоко. Фрау Шпрехер болтала себе. Какая прекрасная погода. Кого она встретила в лавочке. Как плохо опять выглядит продавщица. У нее, видно, какая-то ужасная болезнь. Судя по тому, как она выглядит. Как на выходных она поедет к своей матери в дом престарелых. Какая тяжелая вечно дорога до Лайнца. Хелена глядела на яблоко. Не знала, что делать. Разумный выход был очевиден. Не ехать! Хелена представила себе субботний вечер. Как он ждет. Стоит перед вокзалом. Можно позвонить в Милан. Она не приедет. Не хочется. Не передадите ли Хенрику. Да? Спасибо! Хелена набрала миланский номер. Выучила ведь наизусть. Женщина ответила: "Pronto". Хелена положила трубку. Позвонила сестре. Не могла бы она в субботу переночевать у нее на Ланнерштрассе? Ей нужно уехать. Да. Обязательно. Да. Только одну ночь. Ничего не надо делать. Просто побыть. Нет. Попросить Грегора она не может. Они не разговаривают. Нет! Вообще. Она все приготовит. И еду. Девочки обрадуются. Она должна уезжать в двенадцать. Да. Какая ты милая. Большое спасибо. Хелена положила трубку. По дороге домой она в разных банках обменяла свои еврочеки. Ведь в "Кредитанштальт" ей хода больше нет. Письмо лежало на телевизоре. Нужно убрать в ящик, когда будет сестра. У Хелены оставалось семь чеков. До сих пор ее не было в списке, куда заглядывают банковские клерки, прежде чем выдать за чек 2500 шиллингов.

В полседьмого Хелена была у первого поворота на Больцано. Свернула. Она не посмотрела, как туда доехать. Или где там вокзал. Она даже не знала, большой ли это город. В географии она не сильна. И даже в машине она так и не раскрыла атлас. Надеялась, что доберется до вокзала но указателям. Хотя подумала, что это глупо. Зачем едущим в автомобиле указатели, как попасть на вокзал? Хелена покачала головой. Подумала: мания преследования. Дорога делалась все уже. Широкой дугой жалась к скалам. Вдоль речной излучины. Через мост. Мимо виноградников и садов. Деревья в розовом цвету. Желтые и белые цветы на кустах. Свежая весенняя зелень. Солнце в ветвях — пока еще. Пока солнце не село за горы. Потом — узкие улочки. Указатели, где по-немецки и по-итальянски написано: "Вокзал". Без десяти семь Хелена въезжала на привокзальную площадь. Огромную круглую площадь. Площадь и вокзал несомненно возникли при Габсбургах. Даже желтый цвет здания — точь-в-точь как в Шенбрунне. Хенрик стоял на вокзальных ступеньках. Стоял с сумкой у ног. Смотрел, как машины по кругу объезжают площадь. Хелена подрулила к лестнице. Посигналила. Хенрик улыбнулся и поднял сумку. Пошел к ней. Медленно спускался по ступеням. Словно каждый день поджидал здесь, пока она не заедет за ним. Словно это само собой разумеется. Внезапно Хелене все осточертело. Вот бы его тут не было. И. Может, быстро дать по газам. И уехать. Хенрик бросил свою сумку на заднее сиденье. Потом сел рядом. Глядел прямо перед собой. Серьезно. "Ты не пунктуальна! Ты слишком рано!" Потом прижал ее к себе. Рассмеялся. Поцеловал. Хеленина нога соскользнула с педали сцепления. Мотор заглох. Машина дернулась. Хенрик покрывал лицо Хелены страстными поцелуями. Укусил ее за мочку. Знает ли она, как он ждал. А вдруг она не приедет! Уже начал волноваться. А теперь — поехали. Быстро. Быстро. Машина тронулась. Он говорил, куда ехать. Они поехали обратно по той же дороге. Свернули налево в виноградники, и — в гору. Крутой склон. Хелена не могла удержаться, чтобы не поглядывать направо. Убедиться, что там действительно сидит Хенрик. Они смотрели друг на друга. Хенрик наклонился. Поцеловал ее в шею. Хелена не переставала говорить. О том, как доехала. О погоде. Как долго пришлось стоять на границе. Каков курс лиры. И что они теперь станут делать. Хелене хотелось смеяться. Громко смеяться. От счастья распирало грудь.

Они добрались до плоскогорья. Мягкие волны виноградников. За ними — крутые скалы. Вниз по склону — домики. И маленькая гостиница. Старая вилла. Перестроенная. Похоже, Хенрик знал, куда они направляются. Он сказал Хелене, где повернуть, чтобы попасть к гостинице. Ей хотелось спросить, откуда он знает это место. Она не спросила. Не хотела знать никаких его историй. Гостиница только открылась после зимнего перерыва. Воздух в холле — сырой и затхлый. Они могут получить номер. Будут ли они ужинать. Хенрик взглянул на Хелену. Хелена кивнула. Ей не хотелось еще раз ехать по такой дороге. Во всяком случае, не в потемках. Она хотела остаться в гостинице. Пошли в номер. Там был балкон. Над южной террасой. Прямо перед террасой склон круто обрывался. Неширокие уступы. Более пологие участки. И вниз — до самого Больцано. С балкона видно очень далеко. Вечернее солнце окрасило туман над долиной в розовый цвет. Хенрик вышел на балкон к Хелене. Обнял ее. Потянул в комнату.

Ужин подали в салоне. Его огромные окна выходили на террасу. Видно, как мигают огоньки в долине. Еще занято всего три столика. Подавали томатный суп, форель и парфэ с корицей. Или же сыр. Пожилая супружеская чета спросила охлажденного красного вина. Призвали хозяйку. Охлажденного красного вина у них нет. Да кто ж так делает. Охлаждать красное вино. "Делают-делают, — сказал муж. — Нас этому научили две сестры на Гардазее. Они говорили, что красное вино следует пить охлажденным". Жена кивнула. Хозяйка не смогла скрыть улыбки. Да. Если господам угодно. Она взглянула на прочих постояльцев. Вот на что ей приходится идти. Потом пожала плечами. Презрительно. Велела принести ведерко со льдом и поставила в него бутылку красного. Супруги взялись за еду. Удовлетворенно. Все прочие обменялись взглядами. Хелене хотелось спросить Хенрика, что это за женский голос в Милане. Но происшествие с красным вином ее удержало. Потом она спросила Хенрика, какие у него планы. Хенрик рассказал о концерте в Стрезе. И еще предполагается концерт в Милане. Может быть. Все дело в том, что у него нет собственного молоточкового фортепьяно. И все зависит от того, найдется ли инструмент. Ему нужен собственный. Чтобы возить с собой. Ужин быстро кончился. Хелене захотелось пройтись. Прохладный вечер. Они шли вдоль дороги. Больше гулять было негде. Все время приходилось пропускать машины. Разговор постоянно прерывался. Они шли гуськом. Вернулись в гостиницу. Вдруг Хелена перестала понимать, что теперь делать. Еще рано. Слишком рано, чтобы идти спать. Книги у нее с собой не было. Телевизора в номере не было. О чем говорить с Хенриком — непонятно. В номере Хелена села в одно из уютных кресел. Хенрик сел на кровать. Смотрел на нее. Спросил, что случилось. Хелена не отвечала. Хотелось заплакать. Или закричать. Она чувствовала себя потерянной. Не понимала, что она тут делает. Ненавидела Хенрика. Сидящего рядом, говорящего: она, наверное, переутомилась. Ей нужно лечь и выспаться. Спать Хелена хотела с ним. А он, похоже, — нет. Хелена принялась расхаживать по комнате. Пусть он поймет. Она нервничает, говорила она. В конце концов, все это не так просто. И с ним тоже. Разве он не понимает, что она чувствует, когда по его телефону отвечает женский голос. И она не понимает. Собственно говоря. Зачем ей было приезжать так далеко. Все это ей не по силам. Хенрик сидел молча. Смотрел на нее. Хелена ходила. Довела себя до слез. Подавила слезы. Пыталась обидеть Хенрика. Разозлить его. Чтобы он сказал хоть что-нибудь. Но Хенрик отвечал лишь, что ничего ей не обещал. Он ее не понимает. Речь ведь о любви. А не о бухгалтерии. Или? Хелена вышла на балкон. Ничего она больше не понимала. Ни себя. Ни его. Ни того, что только что сказала. На небе стояла почти полная луна. В долине светились огни деревенек. Холодный ветер шелестел в обрыве. Хенрик вышел на балкон. Хелена стояла, не двигаясь. Хенрик произнес у нее за спиной, ей надо лечь. "Нет!" — воскликнула Хелена. Не взять ли ему другой номер. Хелена замерла. "Нет", — шепнула потом. Тут же рассердившись на себя. Бросилась в комнату. Упала на кровать. Не плакала. Не могла вымолвить ни слова от ощущения, что все делала и делает не так. Хенрик приблизился к кровати. Поцеловал ее в щеку. Пожелал ей проснуться в лучшем расположении духа. Не стал ее тревожить. И уснул. Хелена лежала на кровати, не раздеваясь. Слушала, как он дышит. Если бы он прикоснулся к ней, она стала бы отбиваться. Но ей не хотелось ничего, кроме его тела на своем. Потом она разделась. Стояла в длинной тонкой рубашке на балконе. Надеялась — он проснется. И станет ее искать. Потому что хочет ее. Она согласится. Через некоторое время. И все будет хорошо. Хенрик спокойно спал. Хелена лежала без сна. Думала, что поделывают девочки. Она должна навести порядок в своей жизни. Научиться скромности. Быть довольной. Хелена проснулась оттого, что рука Хенрика лежала у нее на животе. Хелена отдалась его ласкам в теплой постели. Не различала, где сон, где явь. Ничего не знала. Знала, все будет хорошо. Потом. Но позже. Она дала ему тормошить себя. Перекатывать. Ничего не делала. Потом лежала, словно только сию минуту появилась на свет. Хенрик сел. Тихо рассмеялся. Хелена спросила, над чем он смеется. Он не ответил. Хелена села. Простыня и одеяло были в крови. Огромные красные пятна. К краям — темнее. Влажно-блестящие. Хелена упала на подушку. Ей стало дурно. Только теперь она ощутила влагу. Сколько крови. Абсолютно вне графика. Слишком рано. Хенрик вытащил ее из постели. Свернул простыни в алую розу.