В пятницу вечером в дверь Хелениной квартиры позвонили. На площадке стоял молодой человек. Высокий и худой. Он спросил Хелену, она ли Хелена Гебхард. Хелена ответила: "Да. Урожденная Вольффен". Молодой человек нервничал. Робел. Хелена стояла в дверях. Спросила, что ему угодно. Он, казалось, никак не мог начать. Как он вошел в дом? Он позвонил к Гебхардам. И ему открыли. Свекровь, подумала Хелена. Да, произнес молодой человек, он из банка. Да. Вот. Из "Кредитанштальта". Банк "Кредитанштальт". И. Он надолго замолчал. Многозначительно смотрел на Хелену. У нее было чувство, что ей следует что-то понять. Нужно понять. Но неизвестно, что. Она вопросительно смотрела на посетителя. Он смотрел на нее требовательно. Хелене это надоело. Она не выключила утюг. В чем дело? Да. Вот. Он должен изъять кредитную карточку. Сказал "изъять" и рассердился. Шагнул к Хелене. Она моментально захлопнула дверь. Стояла за ней. Он крикнул: "Я должен. Не то дело передается в суд". Хелена глубоко вздохнула. Из детской появилась Барбара. Что случилось? Хелена отослала ее обратно. Достала карточку из сумки. Сумка лежала в прихожей на комоде. Над комодом висело зеркало. В стиле ампир. Золотая рама из снопов. Хелена видела себя роющуюся в сумке. Молодой человек стучал в дверь. Кричал: "Фрау Гебхард". И: "Я знаю, что вы там". "Это он, паршивец, телевизора насмотрелся", — подумала Хелена. Вернулась к двери. Приоткрыла ее и спросила в щелку: "Вам не стыдно так себя вести? Так зарабатывать?" Хелена взглянула на карточку. Сломала ее. Перегнула пополам. Вдруг ей пришло в голову: а что, если это жулик? Выманивает карточки. Надо было спросить документы. Но уже поздно. Молодой человек грозно стоял за дверью. Хелена протянула ему карточку. Пересеченную широкой белой полосой. С одной стороны она треснула. Ни на что больше не годится. Хелена улыбнулась ему. Сияюще. Все равно у нее больше нет чеков. Она ничего не могла бы получить по этой карточке. Молодой человек взял сломанную карточку. Обиженно. "Не стоило этого делать, — сказал он. — Но. Наверное, оно и лучше. Или?" Неожиданно Хелена развеселилась. Было бы смешно, если бы свекровь высунулась и спросила, в чем дело. Хелена была уверена, что та подслушивает. Под дверью. Молодой человек снова занервничал. Переступал с ноги на ногу. Собирался извиняться. Хелена не намеревалась выслушивать, как или отчего берутся за такую работу. Она закрыла дверь. Молодой человек еще долго стоял на площадке. Она слышала, как защелкнулись замки его дипломата. Потом он ушел. Хелена почувствовала облегчение. Расхохоталась. У нее осталось 8000 шиллингов. И больше ни гроша. Ее жалование уйдет в погашение задолженности по счету. С этим надо разобраться. Хелена вернулась в гостиную. Гладила до глубокой ночи. Пока она гладила, по телевизору шел "Деррик". Высокооплачиваемые мюнхенские врачи мучились ревностью и алчностью. Респектабельнейшие дома. И никому не надо гладить.

В субботу позвонила Пупсик. Не пойти ли им всем вместе в парк? Хелена колебалась. Но Пупсик говорила нормальным голосом. И все равно девочки хотят мороженого, да и воздухом нужно подышать. Она поехала к Бельведеру. На улицах пусто. Все венцы — за городом. На дачах. Поставить машину удалось в верхнем конце Принц-Ойгенштрассе. Почти у Южного вокзала. Оттуда они пошли в парк. Мимо Верхнего Бельведера. Искали Пупсика и Софи. Барбара и Катарина бегали вверх-вниз по лестницам к Нижнему Бельведеру. Бил фонтан. Вода журчала и пела. Светило солнце. Зеленели деревья. Зелень пока еще светлая. Цвели поздние тюльпаны. Отцветала сирень. Хелена медленно шла вниз по дорожке. Хенрик позвонил всего раз, коротко. Ей надо потерпеть. Еще. Пожалуйста. После звонка еще сильнее засосало под ложечкой. Она хочет его видеть. Чтобы он был рядом. В постели. За ужином. На каждом шагу. Всегда. Быть совершенно уверенной, что он есть. И больше ничего. Не думать. Нет времени. Времени больше нет. Солнце. Сверкающие струи воды. Смеющиеся дети. Это все можно было бы вынести, если бы он был рядом. В одиночку сияющий день невыносим. Хелена шла медленно. Несла в себе боль. Давящую, тянущую. Тоску. Хелена медленно шла вниз. Чаще всего Пупсик гуляла с Софи внизу. Среди геометрических боскетов и аллей. На минуту Хелене показалось, что все на нее смотрят. Подходят и таращат глаза. Пристально, испытующе. В следующий момент она подумала, что никто не обращает на нее внимания. Да. Все отводят глаза. Нарочно. Презрительно. Как будто ее нет. Не должно быть. В ней снова проснулось желание конца. Не своего. Хелена никогда не думала о самоубийстве. Конца этого. Этого всего. Девочки нашли Пупсика. Она услышала голос Катарины: "Тетя Пупсик, тетя Пупсик!" Хелена пошла на голос. Ни девочек, ни Пупсика, ни Софи не видно. Они были за живой изгородью. В лабиринте. Она крикнула: "Эй! Где вы? Мне вас не найти". Девочки хихикали. Она представила себе, как они стоят в двух шагах от нее и чуть не лопаются от смеха. Хелена еще покричала. Остановилась у боскета, из-за которого раздавался сдавленный смех. Сказала себе под нос: "Где же мои дети?" И повторила это много раз. Грустно. Фраза, которую от своих родителей она не слышала никогда. Тут стало тихо. Отдельные смешки. Которых никак не удержать. Она услышала, как Пупсик шипит: "Т-с-с!" Потом Катарина воскликнула: "Мамочка!" и выбежала из-за угла. Бросилась к Хелене и забралась на руки. Посадив ее себе на бедро, Хелена пошла за угол. Софи и Барбара смеялись, сидя на скамейке. Пупсик без устали щелкала фотоаппаратом. Девочки смеялись. Пупсик делала несметное количество снимков. Хелена уселась на скамью напротив. Катарина осталась у нее на руках. Снова начала сосать палец. Хелена осторожно вытянула палец у нее изо рта. Так ли уж это нужно, шепнула она Катарине. Та кивнула и сунула палец обратно. Серьезно смотрела на Хелену. Хелена обняла дочку и прижала ее голову к своей груди. "Хорошо. Если нужно", — сказала она. Катарина прижалась к ней. Софи и Барбара залезли на скамейку и кривлялись перед Пупсикиным фотоаппаратом. Без передышки смеялись. Барбара, которую подзуживала куда более младшая Софи, лезла вон из кожи. "Мамочка. Мамочка. А когда мороженое?" — прошептала Катарина. Хелена пообещала, что немедленно. Как только они выйдут из парка. Здесь не продают. Нет, продают. Катарина видела у входа киоск. Там есть мороженое. Катарина хочет трубочку. Там продают трубочки. Да. Мы купим. На обратном пути. Но Катарина хотела сейчас. Можно, она сходит? Она купит сейчас. Да? Сама! Хелена задумалась. Что может случиться. Ей тоже надо бы пойти. Но она устала. Не хочет идти. Хочет сидеть. Хелена все раздумывала. Катарина уже доставала деньги из ее кошелька. Барбара посмотрела на Катарину. Спросила, в чем дело. И тоже собралась за мороженым. Девочки убежали, прежде чем Хелена успела сказать им, куда идти. Умчались. Софи заплакала. Пупсик утешала ее. Хелена сидела на скамейке напротив. Пупсик успокаивала Софи. Большие девочки хотят побегать. А она еще маленькая. Мало ли что может быть. Хелена думала, не пойти ли и ей. Терпеть не могла ссор. И не хотела. Потом Софи подошла к ней. Показала ей розовые камешки, найденные на аллее. Хелена восхитилась. Они с Софи начали выкладывать на скамейке узоры из камешков. Сделали звезду. Месяц. Цветок. И большое "С" — как Софи. Пупсик фотографировала Софи. Потом села рядом с Хеленой.

Софи играла между ними в камешки. Хелена спросила Пупсика, как дела. Что она поделывает. Пупсик загадочно усмехнулась. Хелена может быть ею довольна. Она обязательно должна зайти к ним. На Каролиненгассе. Она удивится. Она последовала Хелениному совету. Честное слово! Хелена заинтересовалась. Пупсик покачала головой. Она уж сама увидит. И еще. Еще хорошие новости. Снова появился Джек. И во всем покаялся. Кольца с изумрудами. И охотничий нож. Единственная память об ее отце. И дал Пупсику 30 000 шиллингов. За проданные кольца. "Но они же стоили целое состояние!" — воскликнула Хелена. Пупсик покачала головой. Может быть. Но ведь Джек вообще мог не появляться. И что-то ей возвращать. "Тебе надо было заявить в полицию. За ним такого много. По крайней мере, ты не собираешься за него замуж?" Пупсик улыбнулась. На Джека много наговаривают. А полиция… Хелена ведь не верит всерьез, что полиция заинтересуется ее кольцами. Застрахованы они не были. И она не знает никого, кто мог бы отлупить Джека. А это — единственный язык, который он понимает. Может понять. Пупсик говорила гордо. И вообще. Она любит его. Нет. Замуж за него она больше не собирается. Но его нужно понять. Ему нелегко живется. Он работает на этого Гуго Корпша. Все время в разъездах. Трудно. Оружие ведь не дети покупают. В конце-то концов. Хелена и не представляет себе. В пустыне. Где-то там. Джек пил из бурдюка. Бурдюк выглядел необычно. Он спросил, что это за странный бурдюк. Другие дико хохотали. А этот Гуго сказал ему, чтобы он не лажался. Конечно, бурдюк сделан из кожи черномазого. Руки — ноги обрезали и зашили. И остальные отверстия — тоже… Ха-ха. И Джека вырвало. Он пил из шеи человека. Человека, из которого сделали бурдюк. "Его что, заставляют знаться с этим Гуго?" Пупсик сочувственно поглядела на Хелену. "Если ты уж влип, — объяснила она, — тебе ни за что не выбраться. Не отпустят". Хелена же ничего не знает. Тут Хелене пришлось согласиться. Ей пришлось согласиться и с тем, что подобные истории известны всему городу. И еще худшие. И никто ничего не делает. Хелена огляделась. Девочек уже давно не было. Софи задумчиво раскладывала камешки длинными рядами. Давай говорить по-английски, сказала Хелена. Sophie shouldn't hear this [2] . Пупсик не отвечала. Принялась снова фотографировать Софи. Хелена смотрела на Пупсика. Как-то она вздрагивает. Дрожит. Хелена не до конца разглядела, как именно трясется у Пупсика голова. Но точно трясется. Пока Пупсик говорила, все было в порядке. И пока фотографировала. Но в промежутках — как будто трепетала. Словно внутри у нее что-то рвется. Внутри. Где-то. Хелена встала. Посмотреть, где девочки. Пошла направо по главной аллее. Девочки появились сверху. Лизали мороженое. Они купили по шоколадной трубочке. Измазали губы шоколадом. Барбара сунула Хелене в руку сдачу. Монетки и бумажки нагрелись от долгого пребывания в кулаке. Они так долго стояли. Какие-то люди все время лезли без очереди. Хелена пошла с дочерьми к Нижнему Бельведеру. Оттуда — наискосок на другую сторону. Нужно съесть мороженое, пока не видит Софи. А то она тоже запросит. Когда они вернулись к Пупсику и Софи, те уже собрались уходить. Пупсик сложила под коляску все игрушки и как раз усаживала Софи. Катарина и Барбара запрыгали вокруг коляски. Софи закричала: "Моя. Моя!" Те тоже завопили: "Моя! Моя!" И делали вид, что собираются занять коляску. Это была Хеленина коляска, и они обе некогда в ней сидели. Всякий раз, когда коляска попадалась им на глаза, начиналась одна и та же игра. С криками и хохотом они вышли из парка. У ворот Хелена заколебалась. "Сюрприз", — сказала Пупсик, взяла ее за руку и потянула за собой. Все вместе они пошли на Каролиненгассе. Поднялись по лестнице. Хелена помогла Пупсику втащить коляску. На третьем этаже ей показалось, что от слабости она сейчас потеряет сознание. Каждая ступенька превращалась в неодолимую высоту. Хелена задыхалась. Девочки давно поднялись. И нетерпеливо ждали. Софи сидела в коляске и довольно болтала. Хелена и Пупсик добрались до верха пунцовые от напряжения. Обе рассмеялись. В квартире они отправили детей в комнату Софи. Пупсик с Хеленой пошли в гостиную. Стол был придвинут к окну. Кругом бумага и карандаши. Пупсик взяла один листок. Подала Хелене. Посередине листа — путаница карандашных линий. Пупсик улыбнулась рисунку. "Полагаю, что смогу добиться своего". Закурила и принялась расхаживать по комнате. Рассказывала Хелене, что намеревается делать дальше. Как вдруг она начала все ясно видеть. Почувствовала свободу. Справилась с формой. Разве это не шаг вперед? Ей обещали выставку. Пока не точно. Но все же. Теперь — за работу. Тем временем Хелена разглядывала рисунок. Карандашная линия, начинаясь сверху, запутывалась в узел, уходила в глубину. Потом шла вправо. Хелена была тронута. Сказала Пупсику, что этот набросок кажется ей очень интересным. Обняла Пупсика. Та сказала, пусть она возьмет этот рисунок себе. Это ее заслуга. Собственно говоря. Результат долгих бесед на Вельтлинергассе. Потом Хелена и Пупсик приготовили детям ужин. Яйца всмятку и бутерброды. Все было мирно. Старшие девочки играли в малышей. Делали вид, что не умеют есть. Пачкались. Софи со смехом показывала им, как правильно едят. После ужина Хелена поехала домой. Пока ехала, положила рисунок на переднее сиденье. Рядом с собой. Дома нашла папку и положила его туда. Почему она не умеет рисовать? День прошел почти так же, как прежде. Когда Пупсик жила еще на Вельтлинергассе. Хотела рисовать. И профессор философии из Граца не успел внести беспорядок в Пупсикову жизнь.

Всю ночь трезвонил телефон. Но никто не говорил. Иногда слышалось какое-то стрекотанье. Хелена его не отключила. Звонки прекратились только к четырем утра.

В воскресенье Хелена прилегла после обеда. Девочки мастерили подарки ко Дню Матери. К этому дню в школе относились очень серьезно. Было велено купить цветную бумагу, клей, материю, кружева и нитки для вязания. Входить в детскую Хелене запретили. Хелена лежала на кровати. Нужно поговорить с Грегором. Не пришло никакого письма ни от какого адвоката. У нее оставалось 7100 шиллингов. Хенрик больше не звонил. Надо забыть его. Месячные так и не кончались. Алые потоки Больцано превратились в жидкую коричневатую мазню. Со странным запахом. Не противным. Но иным, чем обычно. Короткая острая боль прямо посередине низа живота заставляла ее время от времени останавливаться и пережидать. Пока не пройдет. И как объяснить дочкам, почему она не хочет отмечать фашистский праздник. Они-то готовятся к нему с таким усердием. Хеленино сердце забилось неровно. Она лежала и прислушивалась к нему. Тахикардия — это не страшно. Ждала, пока не пройдет. Биение сердца снова стало незаметным. Ожидание усыпляло. Она задремала. Уснула. Наверняка уснула. И вот в какой-то момент, совершенно неожиданно, ни с того ни с сего, вдруг встал вопрос: "Ну вот. А что, если у тебя окажется рак груди. Что ты тогда будешь делать?" Горячим комом он поднялся по грудине и перехватил горло. Этой весной 1989 года во всех газетах только и писали что о раке груди. И о шансах на жизнь, если заболеешь. Хелена читала статью, разоблачавшую ложь с помощью статистики. Там говорилось, что в среднем больным остается пять-семь лет. Те, у кого болезнь диагностировали на ранней стадии, все это время лечились. Врачи зарабатывали. У тех, кому диагноз не поставили, болезнь прогрессировала. Они умерли. Но до того жили спокойно. Обе группы больных прожили приблизительно одинаковое время. Рак груди. Им заболевают такие, как она. Женщины с гендерными проблемами. Не могущие управлять собственной сексуальностью. Замученные бытом. Недостаточно долго кормившие грудью. Хелена повернулась на бок. Закрыла лицо руками. Менее страшно от этого не стало. Она перевернулась на другой бок. Встала. Пошла в ванную. Заперлась. Расстегнула блузку. Прощупала свои груди. Грудь под руками была теплой. Соски напряглись и мягко уперлись в ладони. Она начала играть с ними. Рассматривала себя в зеркале. Услышала, как кто-то из девочек прошел в кухню и налил в стакан воды. Если бы она была мужчиной, она бы считала себя привлекательной. Разве не похожа она на Изабель Юппер? Она подалась навстречу отражению. В грудях узелков не прощупывалось. Пока нет, подумала она. При этой мысли неожиданно навалилась страшная ненависть. Бушевала в желудке. Со стороны же затылка одновременно опускалась давящая безысходность ее положения. Хелена расстегнула джинсы. Спустила до колен. Сунула в трусики правую руку. Левой гладила груди. И в ярости терзала себя правой рукой. Нагнулась еще дальше. Глядела при этом себе в глаза. Как на мгновение радужка беспомощно сжалась в узкое кольцо, а зрачки расширились до огромных черных дыр, сквозь которые она глядела внутрь себя. И тут же ей стало дурно. Она вымыла руки и дрожащими пальцами привела одежду в порядок. Снова прилегла. Не закрывая двери спальной. Девочки то и дело ходили туда-сюда. С деловым видом. Таинственно улыбались и махали ей руками.

Хелене поручили выбрать лучший отель в Зальцбурге. Для Нестлера. И спутников. И не "Австрийский двор". Поближе к природе. Так лучше. В таких случаях. Герр Надольный глядел на Хелену, ища сочувствия. Она могла бы тут же предложить отель "Гайсберг". Там она всегда останавливалась с отцом. Они приезжали на два концерта во время Зальцбургского фестиваля. С тех пор, как ей исполнилось четырнадцать. Пять дней в Зальцбурге с отцом. Потому что ему хотелось слушать музыку. А мать ездила в санаторий. Всегда в то же самое время. В Аббано. Хелена вернулась к себе в комнату. Звонила, наводя справки. Потом сказала фрау Шпрехер, что ей надо в турбюро. Взять проспекты. Тогда Нестлер сможет сам посмотреть. Хелена поехала на трамвае к опере. Там в агентстве выбила у скучающей блондинки с ярко-красным маникюром проспекты и прайс-листы. Поехала обратно. Вышла на Шварценбергплац. Пошла мимо Хюбнера в городской парк. Дошла до кафе и села за столик на террасе. Справа. У самой стены. На обед подавали лапшу с ветчиной и зеленый салат. Хелена заказала еще маленькую кружку пива. От пива она почувствует себя усталой. Хелена взяла газету. Ей представлялось, что она сбежала откуда-то. Солнечный свет сочился сквозь оранжевые зонтики. Все посетители выглядели здоровыми. Загорелыми. Хелена предвкушала обед. Перед ней стояло пиво. Она читала в "Кронен-цайтунг" гороскоп. Над ним — фотография улыбающейся фрау Хельги. Хелене были обещаны любовные радости и важные встречи. Прибыла еда. Лапша переварена. Копченое мясо крошилось. Ветчина с лапшой была воспоминанием о возвращении домой после долгого школьного дня. Ее ставили в духовку, чтобы не остыла. Прилетели воробьи. Сели на край стола и подбирались к еде. Хелена прогнала их. Вблизи птицы выглядели грязными и растрепанными. Хелене хотелось выпить кофе с молоком. Надо возвращаться на работу, думала она. Огляделась в поисках официанта. Первой увидела Пупсика. Пупсик за руку с Софи вышли из-за дома. Они шли к террасе. Хелена уже собралась поднять руку и окликнуть Пупсика. Пупсик остановилась у столика на солнце. Следом подошел Грегор с коляской Софи. Поставил коляску в угол и сел рядом с Пупсиком. Софи громко и возбужденно требовала чего-то. Грегор встал и вынул из коляски плюшевого зверя. Подал зверушку Софи. Что-то сказал. Потом всех троих заслонил официант. Хелена встала и вошла в помещение. Старательно избегая смотреть на столик у балюстрады. Стояла в ресторане. За одним из столиков сидела пожилая пара. Больше — никого. Официант пробежал мимо. Счет, окликнула она его. Он не услышал. Или не хотел слышать ее. Хелена боялась, как бы не вошли Пупсик или Грегор. Направляясь в туалет. И не застали бы ее. Хелена взяла меню и подсчитала, сколько с нее причитается. Достала из сумочки деньги. Так быстро, как только смогла. Положила деньги на столик. Крикнула официанту, что деньги там. Ей нужно уходить. И выбежала на улицу. Пошла в сторону музея прикладного искусства. Быстро. Не поехала на трамвае. Она чувствовала, что двигается. В то же время она застыла. Оцепенела. Больше не чувствовала ничего. Хотелось побежать. Бежать. Идти. Без конца. Или спать. Долго. Всегда. Хелене не хотелось думать, что все это означает. К ее детям. К своим детям. Ни к одной из девочек Грегор никогда не склонялся так. И не подавал им плюшевых зверей. Так. С такой любовью.

Дойдя до Ринга, Хелена уже не была уверена, что на самом деле видела их. В бюро Надольный велел узнать, дают ли при покупке железнодорожных билетов чек. Надольный был возбужден. В нервном оживлении. Хелена позвонила. Выяснилось, что она была права. Чеков не дают. Покупаешь билет. Он действителен три месяца. Его можно сдать. Но Надольному требовалось официальное подтверждение. Он делал загадочный вид. Потом, однако, все рассказал. Не смог сдержаться. Он таки нашел манекенщицу. Хозяин агентства был у него в долгу. И уговорил даму. А она понравилась Нестлеру. Он просто с ума по ней сходит. И теперь нужно организовать уик-энд. Дама ни на что не соглашается. Пока. Как дела с отелем? Хелена позвонила в "Гайсберг". Был свободен один люкс и один номер на двоих. Двух люксов нет. Да. Хорошо. Она согласна. Люкс и номер на двоих. Да. С пятницы до понедельника. Она положила листок Надольному на стол. Надольный стоял у окна и глядел на улицу. Спросил Хелену, знает ли она, в чем самая глупость. Хелена посмотрела на него. "Он не охотник. Не охотится. Был бы он охотником. Все было бы куда легче. Охота. Это я могу организовать в любую минуту". Хелена вернулась к своему столу. Села. Представляла, чем могла бы разрешиться сцена в парке. Она могла бы подойти к ним. И поздороваться. Очень холодно. Что-нибудь сказать. И отойти. Пусть сидят. Повернуться и уйти. Уйти. Прочь. Улыбнуться Софи. Ребенок ведь ни при чем. И уйти. Не скандалить. Но Хелена знала, что не смогла бы. Она бы расплакалась. Хелена решила напиться. Минуту, когда она останется одна и будет бесконечно представлять себе это. Оттянуть эту минуту. И боль. И не говорить. Ни за что. Ни с кем, не рассказывать. Фрау Шпрехер сказала, а не уйти ли ей домой. На сегодня. Хелена спросила Надольного, нет ли еще каких поручений. Надольный снова стоял у окна и пил ундерберг. Хелена купила большую упаковку. Надольный ничего не возразил против такого самоуправства. Теперь левый нижний ящик его стола был полон маленькими бутылочками. Хелене пришлось уйти. Пойти домой.

Хелена выпила две бутылки белого вина. Потом рюмку бурбона. Бутылка была еще почти полной. Она начала, пока девочки еще ужинали. Потом смотрела телевизор и заставляла себя отпивать по глотку бурбона каждые двадцать минут. Поставила будильник на телевизор. Как будто ей надо было пунктуально и регулярно принимать гомеопатические капли. Девочки мирно уснули. В десять зазвонил телефон. Хелена не подошла. Продолжала пить. Виски в бутылке убавилось мало. Но до кровати она добралась с трудом. Когда легла, все кругом закружилось. Она положила подушки друг на друга. Пришлось изо всех сил стараться, чтобы собрать их и уложить. Но голова кружилась уже не так сильно. И удалось заплакать. Хелена плакала над тем, что коляска, над которой так по-другому и с такой естественной любовью наклонялся Грегор, была той самой, в которой некогда сидели ее девочки.

Когда на следующее утро Хелена пришла на работу, там уже ждал доктор Штадльман. Следует сделать первые снимки. Хелена чувствовала себя отвратительно. Она попыталась хоть как-то помочь горю косметикой. Потом опять все смыла. Руки не слушались. Тушь размазалась. Тени — кое-как. Румяна — пятнами. Бледная кожа — в крупных порах. Глаза опухли. Хелена продремала до двух. Потом ее начало тошнить. Свет был слишком ярким. Люди говорили слишком громко. По дороге на работу Хелена все время опаздывала тормозить. Или трогаться. Чувствовала себя вялой. Одновременно обострились все чувства. Доктор Штадльман испытующе посмотрел на Хелену. Ничего не сказал. Хелена даже не пыталась делать вид, что все в порядке. Спрашивала себя, отчего не приняла успокоительное. То, что ей дал доктор Штадльман. Пришла манекенщица. Изящная. Но не так молода, как на фотографиях. На ней была исключительно короткая мини-юбка, кожаная куртка и что-то вроде купального лифчика. Она спросила у фрау Шпрехер, к кому ей обратиться. Та молча указала на дверь Надольного. Надольный громко и сердечно поздоровался с ней. Потом закрыл дверь. Фотограф опаздывал. Хелену попросили подать кофе в кабинет Надольного. Весь кофейник. Хелена попросила фрау Шпрехер заменить ее. Та откликнулась на просьбу. Но неохотно. Потом пришел Надольный и достал из холодильника бутылку шампанского. Доктор Штадльман уселся в кресло за Хелениным столом. Ей пришлось сесть в кресло для посетителей. Очень неудобное. Хелене все время казалось, что она теряет сознание. Такое ощущение, словно жизнь вытекает из тебя. Это показалось ей забавным. Сидеть. Стараться сохранять вертикальное положение. Если она все-таки упадет в обморок, доктор Штадльман не сможет ее поднять. Хелена оставалась в сознании. Упасть в обморок — слишком много хлопот. Они сидели молча. Ждали. Доктор Штадльман подкатился в кресле к Хелене. Не больна ли она? Хелена улыбнулась. "Я вчера напилась, не слишком удачная идея, как мне теперь кажется", — сказала она. Доктор Штадльман подъехал к ней вплотную. Обхватил ее и положил правую руку ей на спину. Хелена чуть не рассмеялась. Штадльман прошептал: "Т-с-с!" Так они сидели долго. Хелена чувствовала, как он дышит. Глубоко и равномерно. Хелена взглянула на него. Он закрыл глаза. Все это было ей неприятно. Она подумала, что его следует оттолкнуть. Она чувствовала себя стесненной. Утесненной. Потом ощутила, как ей становится все теплее. Она улыбнулась и шепнула: "Мне кажется, достаточно". Штадльман снова прошипел: "Т-с-с!" В комнату вошла фрау Шпрехер и тут же испуганно выскочила. Доктор Штадльман продолжал крепко обнимать Хелену. Ей стало неловко. Замешательство росло, однако прошла тяжесть в желудке. Голове стало легче. Исчезло желание умереть на месте. Хелена выпрямилась и оттолкнула доктора Штадльмана. Тот открыл глаза. Они поглядели друг на друга. Хелене хотелось сказать что-нибудь. Спасибо. Или. Как ей стало хорошо. Она ничего не сказала. Хотелось спать. Слишком, чтобы еще говорить что-то.