— Я весь день ходила по торговому залу туда-сюда, — оправдывалась она. — Возможно, обронила пенопласт, который впоследствии оказался на монстре, застрелившем мужа.

— Это имеет смысл, — обратился к Монку Дозьер. — Мы, детективы, называем это «здравым объяснением». И если Вы правы, где же тогда маскировка и орудие убийства?

— Упакованы и готовы к отправке в Мэдисон, штат Висконсин. Именно они находятся в коробках, которые должен забрать курьер, — ответил Монк. — Вот почему миссис Давыдовой так важно, чтобы коробки увезли как можно скорее.

Дозьер повернулся к миссис Давыдовой, смотревшей на Монка с такой ненавистью, что я боялась, как бы она не вцепилась ему в шею зубами.

— Стоит ли нам вскрыть коробки, чтобы доказать его заблуждение? — осведомился лейтенант.

Она не проронила ни слова, люто прожигая глазами Монка.

— Миссис Давыдова? — настаивал Дозьер.

Она заморгала и очнулась. — Все дополнительные вопросы адресуйте моему адвокату. На этом разговор окончен.

Челюсть лейтенанта отвисла. На самом деле. Лишь через несколько секунд к нему вернулось самообладание. Он помахал другим детективам.

— Зачитайте даме права. А потом позвоните судье Муни, — распорядился он. — Нам потребуется ордер на обыск, чтобы открыть коробки. И, черт возьми, убедитесь, что курьер не заберет их быстрее.

Шарона положила Монку руку на плечо. Он съежился от прикосновения, но она руку не убрала.

— Я так давно не видела, как ты прищучиваешь убийц, что забыла, насколько мне это нравилось.

— А как насчет того, что не нравится?

— Я бы подкинула пару примерчиков, — пробормотала миссис Давыдова.

Темнело, когда мы подъехали к дому Эллен Коул в Санта-Монике, на пару миль западнее антикварного магазина.

Эллен жила в крошечном бунгало в стиле испанского возрождения с белыми лепными стенами, арочными окнами и остроконечной крышей из красной черепицы. Передняя арочная дверь выложена фигурной плиткой. Восхитительное бунгало.

Передний двор зарос и одичал с тех пор, как садовника посадили в тюрьму, но не требовалось усиленное воображение, чтобы представить, как красиво было, когда кустарник аккуратно подрезали.

— Это преступление, — Монк стоял на тротуаре напротив дома и качал головой. Противогаз так плотно сидел на голове, что казалось чудом, как кровь добиралась до мозга.

— Поэтому мы и здесь, — отозвался Дозьер.

— Он имел в виду траву, — пояснила Шарона.

— Почему никто не позаботился о дворе? — возмутился Монк. — Это оскорбление человеческого достоинства!

— Права собственности еще под сомнением, — ответил лейтенант. — Эллен Коул завещала его своей второй половине, но ее родители оспорили завещание, поскольку они находились в ужасной ссоре. Идет борьба за дом и право воспитания ее двухлетнего ребенка.

Мы с Монком и Шароной уставились на него. Он посмотрел на нас.

— Что? — озадачился он.

— Вы не упомянули, что Эллен Коул ужасно ссорилась с кем-либо, — протянула Шарона.

— А почему я должен был рассказывать?

— Потому что, у ее второй половины гораздо более сильный мотив для убийства, чем у Тревора, — нахмурилась Шарона.

— Но она не убивала ее, — покачал головой Дозьер.

— Она?!

— Эллен Коул лесбиянка, — хмыкнул лейтенант. — Они с возлюбленной, Салли Дженкинс, и ребенком жили вместе до ссоры.

— Значит, Салли знала код сигнализации? — уточнила я.

— Если Эллен не поменяла его.

— Вы проверяли? — приподняла бровь Шарона.

Он не ответил. Значит, нет.

— Возможно, Эллен пришла домой пораньше и застала Салли в доме, — размышляла вслух Шарона. — У них завязалась борьба, в ходе которой Салли ударила любовницу лампой по голове.

— С этой теорией есть одна проблема, — сказал Дозьер.

— Она заключается в том, что вы облажались! — взорвалась Шарона.

Дозьер проигнорировал замечание. — Салли Дженкинс никак не могла совершить убийство. В момент убийства Эллен Коул она находилась в Сакраменто, давала показания сенатскому комитету, рассматривающему законопроект, легализующий однополые браки. Это мы, детективы, называем «железным алиби».

— Мистер Монк разоблачал алиби и покруче, — парировала я и повернулась к Монку, который сидел на коленях, отмеряя травинки пальцами и подрезая их по отдельности маникюрными щипчиками.

— Эдриан! — воскликнула Шарона. — Чем ты занимаешься?

— Стригу газон, — ответил он, хотя его бормотание было трудно разобрать из-за противогаза.

— Таким способом Вы закончите процесс лишь через месяц, — вставила я. — А когда закончите, придется начинать сначала. Вы можете потратить на это всю жизнь.