— Вы действительно были в бане? — поинтересовался Рожинский.

— Да. Я хожу в баню каждый день.

— Да? — удивился князь. — Зачем, если не секрет?

— Какой может быть секрет. Я люблю париться, как и мой отец, Иван Грозный. И кроме того, я там отдыхаю от дел, от посетителей, вечно меня осаждающих.

Последние слова Рожинский принял на свой счет, но не подал вида, наоборот, посочувствовал:

— Я вполне понимаю вас, государь. С этими просителями просто беда. Я на себе испытываю это каждый день.

Застолье в царском дворце закончилось благополучно. И князь и царь остались довольны друг другом, хотя бы внешне. И за другими столами никто не поссорился, к удивлению Рожинского, знавшего такой грех за своими рыцарями, как правило, по пьянке всегда затевавших ссору, переходившую в потасовку, нередко кончавшуюся сабельной трескотней, а то и убийствами.

Рожинский помнил свою молодость, когда пан не мог быть уважаем, если избегал таких вот драк. Это и ныне неукоснительно соблюдалось. Все могло начаться с одного оскорбительного слова или даже косого взгляда. Это задевало честь, а за честь полагалось драться. Уж если сенаторы на сейме нередко хватались за сабли, то рядовому пану сам Бог велел стоять за себя. В драке за честь и убийство не считалось грехом, скорее доблестью. При прощании Рожинский высказал пожелание:

— Нам бы поговорить, ваше величество, наедине.

— Ради Бога, князь, я всегда к вашим услугам.

Но когда поляки ушли, Дмитрий призвал Веревкина с Будзилой и приказал:

— Если Рожинский запросит со мной аудиенции, отвечайте, что я занят. Поняли, олухи?

— Поняли, государь, — отвечал Гаврила. — Но почему олухи?

— Потому что напустили полный дворец поляков в мое отсутствие.

— У меня, государь, одна голова на плечах, — не стерпел упрека Веревкин. — Попробовали б вы их не впустить.

Он догадывался, что и братец-царь изрядно перетрусил, застав такое скопище гусар у себя, не зря же приказал стянуть ко дворцу ратников, но смолчал об этом Гаврила, чтобы не ронять достоинство царя.

Дмитрий не знал, но догадывался, о чем хочет говорить Рожинский наедине, наверняка о плате за услуги и о главном командовании войском. Об этом не переставал ему долдонить Меховецкий, нутром почувствовавший в Рожинском соперника:

— Рожинский хочет захватить всю власть над войском, а вас оттеснить, — припугивал Меховецкий царя. И это ему пока удавалось. Дмитрий действительно опасался сильного князя, имевшего дружину более царской. Нужен был какой-то противовес ясновельможному, и таким противовесом мыслился Заруцкий, который должен привести ватагу донских казаков. Вот тогда, опираясь на силу атамана, можно и говорить с Рожинским, и указать ему его место при войске.

Дмитрий наделся, отодвигая встречу с Рожинским, дождаться Заруцкого. Но князь, выражая нетерпение, уже на следующий день прислал адъютанта с просьбой «принять ясновельможного пана Романа Рожинского, как было условлено с государем».

— Государь занят, — отвечал Веревкин. — Сегодня принять он не может.

Первый отказ Рожинский стерпел, но на следующий день, услышав ту же отговорку, разъярился как тигр в клетке.

— Пся кровь! — орал князь. — Он хочет оскорблять меня, издеваться надо мной. Немедленно соберите коло. Пусть попробует не принять вызов коло.

Опасность положения по-настоящему оценил канцлер Валавский, когда прибывший от Рожинского есаул потребовал царя на коло.

— Надо ехать, государь, коло сердить опасно, — сказал он Дмитрию, но пугать не стал, хотя знал, что на коло могут и убить приглашаемого. Коло — стихия, плохо управляемая, и такие происшествия нередко случались.

Терять такую высокую должность, как канцлер, Валавский не хотел — что могло случиться в случае гибели царя, — а потому посоветовал Меховецкому:

— Вели Будзиле быть недалеко от коло с отрядом. Могут понадобиться.

Догадываясь, что на коло его не ждет ничего хорошего, Дмитрий выпил для храбрости добрый кубок вина, одел свой лучший кафтан, сиявший от золоченых вышивок и прошв, горлатную соболью шапку и сел на коня. На коне было богатое высокое седло с серебряными стременами, попона из бархата с золотыми кистями и бахромой.

В таком блестящем облачении, на таком прекрасном коне Дмитрий почувствовал себя увереннее: с ним, царем, ничего худого не должно случиться.

И не спеша направился к площади, где ждало его коло — широкий круг, окруженный теснящимися конниками в полном вооружении. Сопровождавший царя Гаврила был не допущен в круг: «Жди в стороне».

Коло, состоявшее сплошь из воинов Рожинского и соответственно им подготовленное, неодобрительно шумело, когда царь въехал в круг, и сразу же сомкнулось за его спиной.

Но это не испугало Дмитрия, не зря же он выпил добрую чарку крепкого вина.

— Ну говорите, ясновельможные Панове, зачем звали меня на коло? — спросил царь, обведя круг величественным поворотом головы.

— Отвечай, — грубо крикнул какой-то сотник. — Почему ты оскорбляешь нашего воеводу?

И коло подхватило требовательно: «Отвечай! Отвечай! Отвечай!»