Шрифт:
Ближайшие социальные контексты: урбанизация
Возможности для формирования монтажа как эстетического метода стали складываться во второй половине XIX века, когда постепенно вырабатывался новый тип социального воображения, представлявшего действительность как ряд независимых и одновременно происходящих событий. Основные причины этих изменений были обусловлены очередным мощным этапом урбанизации в Европе, которому сопутствовало быстрое развитие массмедиа, в первую очередь газет [138] . На тот же период приходится развитие новых философских и психологических представлений о восприятии и сознании, оказавших влияние на художников, следующая фаза глобализации и порожденное ею усвоение дальневосточных культур (китайской и японской) на Западе [139] и, наконец, формирование нового типа политического активизма — непарламентского, «внесистемного». Три из этих пяти причин — кроме развития медиа и усвоения дальневосточной культуры — впервые были названы в 1995 году в важной статье американского историка литературы Александры Веттлауфер, посвященной истокам монтажной эстетики [140] ; о влиянии дальневосточной литературы на формирование эстетики монтажа есть не менее значимая статья китаиста Шина Макдональда [141] .
138
Об урбанизации в этот период см.: Кембриджская экономическая история Европы Нового и Новейшего времени: В 2 т. Т. 1 / Под ред. С. Бродберри, К. О’Рурка, пер. с англ. Ю. Каптеревского под ред. Т. Дробышевской. М.: Изд-во Института Гайдара, 2013. С. 374–388.
139
См. подробнее: Osterhammel J., Petersson N. P. Globalization: A Short History / Transl. from German by D. Geyer. Princeton University Press, 2009. P. 57–80; Dobado-Gonz'alez R., Garc'ia-Hiernaux A., Guerrero-Burbano D. West versus East: Early Globalization and the Great Divergence. Электронный препринт Университета Комплутенсе. Мадрид. Июль 2013 г. .
140
Wettlaufer A. Ruskin and Laforgue: Visual-Verbal Dialectics and the Poetics/Politics of Montage // Comparative Literature Studies. 1995. Vol. 32. No. 4. P. 514–535. О влиянии урбанизации на монтаж упоминал еще Эйзенштейн в эссе «Диккенс, Гриффит и мы» — он полагал, что в историко-культурном смысле главное открытие здесь совершил Диккенс, выработавший новые принципы изображения города (Эйзенштейн С. М. Избр. произв.: В 6 т. Т. 5. М.: Искусство, 1963. С. 146–152).
141
Macdonald S. Montage as Chinese: Modernism, the Avant-garde, and the Strange Appropriation of China // Modern Chinese Literature and Culture. 2007. Vol. 19. No. 2 (Fall). P. 151–199.
Наиболее важной из всех перечисленных причин было развитие городов. Город нового типа возникает уже на рубеже XVIII–XIX веков и прямо предвосхищает возникновение современных мегаполисов [142] . Изменившаяся городская жизнь активно воздействует на наиболее чутких ее созерцателей — художников, писателей, социальных аналитиков.
Трансформацию человеческого восприятия в условиях мегаполиса проанализировал уже Георг Зиммель в своей статье «Большие города и духовная жизнь» (1902). Но художники выразили ее раньше. В «Евгении Онегине» А. С. Пушкина паратактическое, данное в быстром ритме перечисление уличных сцен предстает как ad hoc найденный прием для изображения динамичного городского пространства. Таковы, например, описания раннего утра в Петербурге («Встает купец, идет разносчик, / На биржу тянется извозчик, / С кувшином охтенка спешит…» — гл. 1, XXXV) и въезда Татьяны в Москву («Мелькают мимо будки, бабы…» — гл. 7, XXXVIII).
142
См. об этом: Праш Т. Весь мир в одном городе: Лондон в 1851 году / Пер. с англ. О. Карповой; Бьюмонт М. Мир как универсальный магазин: утопия и политика потребления в конце XIX века / Пер. с англ. А. Нестерова // Новое литературное обозрение. 2004. № 70. С. 142–158.
Н. А. Некрасов, вступивший в литературу на рубеже 1830–1840-х, превратил этот прием в элемент нового стиля. В отличие от Пушкина он с помощью паратаксиса подчеркивает дисгармоничность и разорванность создаваемой им картины. Например, в стихотворении «Утро» (1874) перечисление неприглядных и одновременно рутинных событий предстает как способ создания внутренне противоречивого образа имперской столицы:
Проститутка домой на рассвете Поспешает, покинув постель: Офицеры в наемной карете Скачут за город: будет дуэль. […] Дворник вора колотит: попался! Гонят стадо гусей на убой; Где-то в верхнем эт'aже раздался Выстрел — кто-то покончил с собой… [143]143
Цит. по изд.: Некрасов Н. А. Соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1954. С. 155.
Действие этого стихотворения начинается в деревне, но основную его часть — 6 строф из 9 — занимает именно «монтажное» описание города. При его чтении бросается в глаза гораздо большее разнообразие и внутренняя конфликтность изображаемых городских сцен по сравнению с деревенскими. В стихотворении прямо говорится о том, что важнейшая черта деревенской действительности — нищета и разорение, а городской — разобщенность жителей, хотя бы и благополучных [144] .
144
См. также: Kukulin I. Documentalist Strategies in Contemporary Russian Poetry // The Russian Review. 2010 (October). Vol. 69. No. 4. P. 587–588.
В поэзии других стран примеры «протомонтажных» приемов при описании большого города можно найти у Шарля Бодлера, который, как известно, был первооткрывателем идеи «современности» как эстетически нового состояния общества (эссе «Художник современной жизни») и связал его именно с изменением психологии восприятия [145] .
La diane chantait dans les cours des casernes, Et le vent du matin soufflait sur les lanternes. C’'etait l’heure o`u l’essaim des r^eves malfaisants Tord sur leurs oreillers les bruns adolescents; O`u, comme un oeil sanglant qui palpite et qui bouge, La lampe sur le jour fait une tache rouge; O`u l’^ame, sous le poids du corps rev^eche et lourd, Imite les combats de la lampe et du jour. Comme un visage en pleurs que les brises essuient, L’air est plein du frisson des choses qui s’enfuient, Et l’homme est las d’'ecrire et la femme d’aimer. Les maisons c`a et l`a commencaient `a fumer. Les femmes de plaisir, la paupi`ere livide, Bouche ouverte, dormaient de leur sommeil stupide; Les pauvresses, tra^inant leurs seins maigres et froids, Soufflaient sur leurs tisons et soufflaient sur leurs doigts. C’'etait l’heure o`u parmi le froid et la l'esine S’aggravent les douleurs des femmes en g'esine; Comme un sanglot coup'e par un sang 'ecumeux Le chant du coq au loin d'echirait l’air brumeux… («Le Cr'epuscule du matin», до 1852) [146]145
Бодлер Ш. Поэт современной жизни (sic!) / Пер. с фр. Н. И. Столяровой и Л. Д. Липман // Бодлер Ш. Об искусстве. М.: Искусство, 1986. С. 283–315. См. важную для нашей темы статью, обсуждающую это эссе Бодлера: Фризби Д. Разрушение города: Социальная теория, мегаполис и экспрессионизм / Пер. с англ. И. Мюрберг // Логос. 2002. № 3 (34). С. 1–33 (оригинал: Frisby D. Cityscapes of Modernity. Critical Explorations. Cambridge: Polity Press, 2001. P. 236–265).
146
Baudelaire Ch. Fleurs du mal. Paris: Poulet-Malassis et De Broise, 1857. P. 158–159.
147
Цит. по изд.: Бодлер Ш. Цветы зла. Стихотворения в прозе / Сост., вступ. ст. Г. К. Косикова, коммент. А. Н. Гиривенко, Е. В. Баевской, Г. К. Косикова. М.: Высшая школа, 1993. С. 124–125.
В конце XIX — начале XX века все большее влияние приобретал новый ритм городской среды, при котором человек воспринимал действительность словно бы отдельными сценами. Возможно, именно такой режим восприятия действительности подсказал дореволюционному «королю фельетонистов» Власу Дорошевичу (1861–1922) его стиль — короткие экспрессивные абзацы из одной фразы, иногда даже рубившие фразу надвое. Изменившийся ритм восприятия оказывал влияние на язык медиа.
…мне захотелось видеть артиста, портрет которого:
— Берут с собою в могилу.
Я вспомнил об этом, когда, попав в первый раз в Париж, проходил по площади Французской Комедии.
Я взглянул на афишу Французского Театра.
Совпадение!
Шел как раз:
— Гамлет.
Голубоватым, таинственным, лунным светом светился призрак.
А рядом с ним, словно тень от призрака, стояла траурная фигура.
Было жутко.
Еще никогда такого страха не вызывала во мне эта сцена.
И страшно было не призрака, а этого живого человека.
(В. Дорошевич. «Мунэ-Сюлли», 1916 [148] )148
Русское слово. 1916. 24 февраля. № 44. Цит. по изд.: [Дорошевич В.] Театральная критика Власа Дорошевича / Сост., вступ. ст. и коммент. С. В. Букчина. Минск: Харвест, 2004. С. 437–446, здесь цит. с. 440.
Как известно, в 1920-е годы в литературной среде довольно распространенным было мнение о том, что адепт монтажных приемов В. Шкловский продолжал стилистическую традицию именно Дорошевича; сегодня мысль о влиянии Дорошевича на Шкловского является безавторским «общим местом» [149] .
Не меньшее влияние на формирование эстетики монтажа оказал сам облик городской среды в конце XIX века. На домах появлялось все больше вывесок и рекламных плакатов; они изменяли облик архитектурных сооружений и превращали улицы в набор разноречивых, прямо не связанных друг с другом сообщений. В русской литературе одним из первых на это отреагировал Владимир Маяковский, представив городскую среду как столкновение семантически контрастных знаков:
149
Заслуживает внимания мысль философа и историка культуры Э. Надточия о генетической связи между стилистикой Дорошевича и современными формами письма в социальных сетях. См. запись в блоге Надточия от 16 августа 2010 г.: http://farma-sohn.livejournal.com/474566.html.