Тасит. Я знаю, что в ней написано.

Санчо. Отлично. В таком случае я разжигаю костер, и долой все переживания!

Тасит. Мигель, могу я на вас опереться?

Мигель(Таситу). Плохо с ногами?

Тасит. С глазами.

Мигель. Они видят?

Тасит. Фрагментарно. Мое зрение заикается. Я вижу мир через окно мельницы, крылья которой вращает ветер. Какое- то мгновение виден пейзаж, потом белая молочная завеса, снова мгновение пейзажа, и снова — белизна.

Мигель. Чей злой умысел…?

Тасит. Оставьте. Ту половину мира, которая остается вне поля моего зрения, я просто не желаю видеть.

Пауза.

Мигель. Раз вы знаете эту книгу, скажите, что говорит она о Дульсинее?

Тасит. Она говорит о Дульсинее, не говоря о ней.

Навстречу нашим путникам идет монах бенедиктинец в сопровождении двух Обращенных. Они одеты в традиционные «санбенито» цвета глины с изображенными на груди андреевскими крестами и заостренными книзу языками пламени, символизирующими покаяние. Каждый из Конверсос несет Андреевский крест, огромный и симметричный, как крылья мельницы.

Мигель. Описывает ее?

Тасит. Нет. Описывает только ее наружность. О скрытой же сущности, которой можно восторгаться, книга не говорит ничего.

Санчо. Стало быть, нам ее и не нужно, и мы можем смело отправить ее в костер.

Монах(Не обращая внимание на реплику Санчо). Вне всякого сомнения, вы толкуете, братья мои, о Марии, матери Господа Нашего.

Санчо. Да святится имя ее!

Мигель. О ком же еще, в самом деле.

Тасит(Монаху). Ты. Подойди.

Монах подходит. Тасит ощупывает лицо и одежду Монаха.

Монах(Мигелю) Слепой?

Мигель. Это усталость. Вот уже три дня он бродит по степи в поисках дочери.

Тасит. К какому ордену принадлежишь ты, кто назвал меня своим братом?

Монах. Я бенедиктинец.

Тасит. Да. Теперь я вижу. У твоей одежды еще не выветрился запах ткацкого станка.

Монах. Я взял одежду шесть месяцев назад.

Тасит. Ты не живешь в этой одежде, ты в нее прячешься.

Монах. Мой святой патрон жил в гроте. Вслед за ним и я ищу уединения. Одежда служит мне пещерой.

Тасит. Уединиться в рясе — прекрасная идея, но она никак не может принадлежать монаху. Ты Обращенный?

Монах. Обращенный. И те двое, что со мной, тоже. Обратились и покаялись сегодня утром.

Тасит. Я слепну. Не вижу ничего, кроме своих друзей, дона Мигеля и Санчо.

Монах. Чертовщина какая-то! Если ты их можешь видеть, значит, можешь видеть и нас!

Первый Обращенный (Монаху). Пойдем своей дорогой. Ты должен отвести нас к сеньору Инквизитору. Мы заслужили прощения.

Монах(Таситу, показывая на Первого Обращенного). А он? Настолько ли ты слеп, что не слышишь, что он говорит?

Санчо. Оставьте, отцы. Потеря дочери довела его до помрачения рассудка и чувств.

Монах (Санчо). А ты, призывавший предать огню Святую Деву, кто ты такой?

Санчо(осеняя себя крестным знамением). Санта Мария!

Монах. Вне всякого сомнения, Мавр, — вот кто ты есть, приспешник Магомета!

Санчо. Я? Да нет же! Я повинился перед доном Мигелем, потому что…И потом, это было так давно…

Тасит(декламирует громким голосом): Барух ата Адонай, елохену!

Первый Обращенный(автоматически продолжает)…мелех хаолам вехасамайм…

Второй Обращенный. Мир вам!

Тасит (Монаху). И правда, я слышу твоего Обращенного. Истинная его кровь быстрее приливает к языку, чем твои молитвы.

Неловкое молчание.