«Какими же осторожными должны быть мы сейчас в словах и в эмоциях своих! — подумалось капитану. — Как легко мы поддаемся теперь тоске и унынию, а возможно, кое-кто и страху».

— …И поскольку идея основания полярного института принята вами, доктор, благосклонно, — попытался он вернуть себе инициативу, — уже сейчас постарайтесь отразить в записях наши медицинские беды и свои рассуждения по этому поводу. Пусть это станет основой вашей будущей книги, эдаких «Записок полярного врача». — А чтобы поднять настроение всем своим спутникам, объявил: — Ужин сегодня будет слегка усилен, и поднимаемся завтра на полчаса позже. С условием, что сейчас мы немного прибавим в скорости.

— О книге я уже думал, — признался Уилсон. — Правда, считал, что в основе ее должно быть исследование жизни одной из популяций королевских пингвинов, проведенное на мысе Крозье, а также проведенные моей научной группой исследования по программе геологических, магнитных и метеорологических особенностей той части Антарктиды, что примыкает к заливу Мак-Мёрдо и к шельфовому леднику Росса. Кстати, наша экспедиция к мысу Крозье была тяжелейшей из всех, какие только можно себе представить.

— Я тоже был в этой экспедиции, сэр, — напомнил ему Бауэрс. — Не забывайте, что она проходила в условиях полярной ночи, то есть в полнейшей темноте, при самых лютых морозах и ураганах. Доктор прав: более ужасных условий даже трудно себе представить. Вот уж где я действительно потерял всякую надежду на спасение. Вопрос заключался лишь в том, каким образом мы все трое погибнем [53] . Может, только поэтому трудности нынешней нашей экспедиции к полюсу я воспринимаю без особого трагизма.

— Да вы у нас, оказывается, самый закаленный из полярников. Любопытно было бы прочесть ваши записки в одном из научных изданий.

«Опять этот Отс пытается затеять кабацкую драчку, — проворчал правда про себя капитан. — Хотя, не будь с нами этого „трансваальского драгуна“, мы бы, наверное, точно взвыли от тоски. Нет, если бы мне предложили сейчас исключить его из полярной команды, я бы с этим не согласился».

— Не исключено, господин ротмистр, — парировал тем временем Бауэрс реплику драгуна, — что когда-нибудь такие записки действительно появятся.

— Это-то меня и настораживает, — все еще скалил большие, крепкие, хотя и основательно пожелтевшие зубы Отс.

— Напрасно настораживает. Уверяю, сэр, что о вашей персоне в них будут самые лестные отзывы.

И лишь поддавшись логике своих размышлений, Скотт вдруг сказал:

— И в моих путевых записках — тоже.

Вечером, после ужина, Скотт сразу же взялся за дневник, который действительно вел с удивительным упорством и постоянством. Но прежде проследил за тем, чтобы остальные полярные странники тоже добыли из вещевых мешков свои тетради. И дело не в том, что в подобных занятиях своих спутников капитан видел какой-то особый научный смысл. Он надеялся, что работа над дневниковыми записями будет отвлекать их от грустных размышлений, от ностальгии и в какой-то степени даже от боли.

«…В течение всего дня дул легкий холодный ветер с юга, при сравнительно высокой (к вечеру термометр показывал минус 26 градусов) температуре. Воздух — вновь сухой, поэтому палатки и все прочие вещи постепенно выходят из состояния обледенелости, до которого они дошли на прошлой неделе из-за метели.

Спальные мешки сохнут медленно, и боюсь, что понадобится немало подобной погоды, чтобы довести их до надлежащего состояния. Впрочем, всем нам спится в них неплохо. Мы постепенно становимся все более голодными; неплохо было бы иметь больше еды, особенно на второй завтрак. Если через несколько переходов доберемся до следующего склада (до него всего лишь шестьдесят миль, а у нас провизии на целую неделю), можно будет немного позволить себе вольность в еде, однако хорошо наесться нельзя будет, пока не дойдем до того склада, где у нас лежит запас конины… Но туда еще далеко, а работа неимоверная».

— Как вы считаете, капитан, — вполголоса спросил Эванс, — если мы все же не дойдем до основной базы экспедиции, нас станут искать?

— Конечно, станут.

— На самом деле я хотел спросить: поисковый отряд будет состоять из людей доктора Аткинсона, то есть из нашей экспедиции, или же они уйдут, не отыскав нас? А придут другие, через несколько лет?

Скотт осуждающе вздохнул, поскольку унтер-офицер нарушил его недавний приказ: «Никаких панических разговоров о гибели! Никакого нытья! Заботиться следует не о том, как умереть, а о том, как бы побыстрее, и без потерь, дойти до станции». Он снова вздохнул, поморщился… Однако понял, что просто так отмахнуться от этого вопроса Эдгара не получится.

— Уверен, что барк «Терра Нова» не уйдет из полярных вод, пока люди Аткинсона и лейтенанта Эванса не выяснят, где мы и что с нами произошло. Причем искать будут до тех пор, пока не наткнутся на наш последний лагерь. Такой ответ вас, унтер-офицер, устроит?

— Просто я подумал, что следовало бы оставить после себя хоть какое-то письмо, сэр, — столь же добродушно объяснил Эванс.

Это был странный день, который Бауэрс назвал «днем спасительных находок и возвращения надежды». Начинался он скверно: ветер исчез, парус поник, и полярным странникам пришлось налегать на лямки упряжи, как экипажу парусника — на весла.

Парадокс их восприятия погоды в том и заключался, что при ветреной погоде возникала опасность очередного бурана, который надолго загонял их в палатку, зато в пути им помогал санный парус. Когда же ветры утихали, тут же появлялось неяркое, нетеплое солнце; наступало небольшое потепление и вообще день казался чудным. Вот только выкладываться при нем приходилось на полную силу, как каторжникам на галере. А сил этих становилось все меньше и меньше.

Однако сегодня все настолько боялись упустить неожиданную оттепель, что, где только позволяла местность, тащили санки почти бегом, проделав в течение пяти часов изнурительного пути почти восемь миль. Полярные странники уже готовы были упасть на желанном привале, когда все еще «глазастый» Бауэрс заметил впереди, чуть в сторонке от старого санного следа, какую-то вещь и, передав свои постромки Уилсону, чтобы они не оказались под санками, поспешил к ней.