— Не тоскуете ли по флоту, Бауэрс? — спросил Скотт, когда они возвращались к лагерю, где Отс и Уилсон убирали палатку. Эванс при этом стоял в стороне, в полусогнутом состоянии, зажав руки под мышками, и смотрел в ту сторону, откуда они пришли.

— Я всегда мечтал о сугубо морских путешествиях. К пальмовым островам Латинской Америки и Океании или же к берегам острова Пасхи. Служба в Королевской флоте, базирующемся в Индии, всегда казалась мне слишком размеренной и монотонной. Сражений нет, дальних походов нет, во всяком случае, на том корабле, на котором проходил службу я. Поневоле потянешься к таким полярным странникам, как вы. Хотя конечно же меня больше привлекают теплые моря и острова со знойными индианками.

— Зато мы с вами побывали на Южном полюсе. Вторыми за всю историю человечества. Там, где до Норвежца с его людьми никогда не ступала нога даже островного дикаря.

Пока они спускались, Эванс большую часть пути шел сбоку от санок или же плелся за ними, молчаливый, безучастный ко всему, что возникало вокруг него и что происходило в группе. Лишь время от времени, когда санки увязали в заструге или на склоне каменистого пригорка, унтер-офицер прилагался к ним, чтобы помочь вытолкать. Но делал это как-то безвольно, механически, и только подчиняясь требованию Скотта или врача.

Во время вечерней исповеди перед дневником Скотт вынужден был с горечью констатировать: «Наше физическое состояние не улучшается, особенно Эванса, который как-то тупеет и ни на что не способен. Все это — последствия того сотрясения, которое он получил, провалившись утром в трещину. Еще слава Богу, что трижды в день у нас есть хорошая еда, хотя, несмотря на это, мы становимся все более голодными. Зато Бауэрс чудный — все время энергичный, деятельный…»

— Температура воздуха — минус двадцать семь, — почти торжествующе объявил Бауэрс во время небольшого «санитарного» привала. — Я сверился с записями в блокноте. Во время похода на юг на этом же месте температура была на двенадцать градусом ниже. Мы даже не догадывались, что здесь, оказывается, все еще в разгаре антарктическое лето!

— Если так пойдет и дальше, — оживленно поддержал его Отс, — вскоре мы окажемся в антарктических тропиках и вернемся к своим с шоколадным загаром.

— Если только вернемся, — нарушил дневной обет молчания унтер-офицер.

— Теперь это уже не подлежит сомнению, — заверил его Отс. — Коль уж мы спустились с ледяных вершин и достигли этой благодатной тверди, — кивнул он в сторону небольшого горного хребта.

После недавнего падения Эванса ротмистр остепенился и стал то ли молчаливее, то ли просто угрюмее. При этом Скотту казалось, что внешне он сильно сдал. А еще было замечено, что теперь Отс старался держаться поближе к унтер-офицеру, всячески помогая ему.

— Нам бы только добраться до Горы Дарвин, — мечтательно подпитывал его оптимизм Бауэрс. — А там и до базового лагеря недалеко.

— Но гора уже рядом.

— По пути к полюсу мы обходили этот участок, — озабоченно посмотрел лейтенант в сторону горы, — а теперь идем напрямик, сокращая расстояние. Вот только удастся ли сократить?

Все взглянули на капитана. Тот стоял с подзорной трубой в руке, завороженно смотрел на вершину горы.

Еще около мили спуска полярники прошли, преодолевая каменные заторы, а порой и еле удерживая на весу сани. Вконец измотанные, они устроили себе ночной привал на небольшом пятачке, почти у подножия плато. Как только установили палатку, Уилсон сразу же осмотрел Эванса, затем какое-то время возился с руками ротмистра; переговорил с лейтенантом и с самим капитаном Скоттом.

— Утром, после отдыха, отряд может продолжать путь дальше, — доложил он капитану, выйдя вслед за ним из палатки.

— Прежде всего, меня волнует состояние унтер-офицера. Как считаете, оно не ухудшилось?

— Морозы уменьшаются, это уже вселяет надежду. Теперь все будет зависеть от того, насколько мы сумеем уберечь унтер-офицера от дальнейших потрясений, если учитывать, что входим в полосу горных завалов и трещин.

— Все, что я могу пообещать, будем предельно осмотрительными.

— Как ваше плечо, капитан? Как общее состояние?

— Вы уже спрашивали меня об этом, док.

— Но это было там, в палатке. Теперь хочу услышать ответ здесь, наедине.

Капитан искоса взглянул на доктора, помолчал, а затем ответил:

— Если я и страдаю, доктор, то не потому, что адски ноет плечо или ломит поясницу, а потому, что ничем не способен помочь ни одному из вас, за кого я теперь в ответе и перед родными вашими, и перед Его Величеством, не говоря уже о Боге.

Пожелав ему спокойной ночи, Уилсон ушел в палатку, а Скотт еще минут пятнадцать нервно прохаживался между палаткой и санками, осмысливая все то, что с ними происходило в последние дни. И размышления эти были бесцветными и безрадостными, как само это «ледовое безумие», в которое они так бездумно вторглись.

На завтрак они остановились только после того, как прошли более десяти миль. По полярным меркам, они продвигались с такой скоростью, словно это шли не груженные санками, больные израненные люди, а полярные марафонцы, почуявшие приближение невидимого пока еще финиша.

— Неужели мы все-таки вырвемся из этой западни? — попытался Отс доверительно поговорить с лейтенантом после завтрака.

— Разве до сих пор вы в это не верили? — удивленно поинтересовался Бауэрс.