– Вот и я о том же.

– Как он выглядел?

Я описал внешность королевского лейб-медика Рика. Полностью фантазировать и описывать несуществующего человека нельзя – обязательно проколешься потом. Я описал его лицо, походку, одежду, рассказал о болезни и операции.

– Сколько ты был в Швеции?

– Немного – чуть больше седмицы. Ну а ежели с дорогой – поболее.

Дьяк замер, то ли размышляя, то ли не зная, что предпринять. Понятное дело – король и его окружение не афишировали болезнь, как, впрочем, поступали в подобных случаях и остальные европейские дворы. Скорее всего, осведомителей в близких к престолу кругах у государя и его тайных служб не было, вот и пытались выведать чего-либо ценное у тех, кто мог что-то знать.

– На дыбу тебя надо. Вот повисишь на ней – всю правду расскажешь.

– Я рассказал все, что знал. Нового ты ничего не услышишь, а какой после дыбы из меня лекарь будет, какая польза людям?

– Гляди-ка, о пользе заговорил! Не хочется на дыбу-то?

– Кто же в здравом уме на дыбу хочет?

– Правильно говоришь. Теперь правду рассказывай.

Наш разговор начинался по второму кругу. Я нутром чувствовал, что добром он не кончится. Кто я для него? Возможный источник информации, не более. В служебном рвении дьяк не остановится перед пытками, а с их помощью можно выбить любые признания. Дьяку – благоволение начальства, ну а мне после признаний дорога одна – на плаху. Хотя нет, есть еще вариант – на виселицу. Ни того, ни другого мне почему-то не хотелось. Надо что-то срочно решать, пока действительно не попал в зловещий подвал.

А не попробовать ли гипноз? Люди жестокие, легко отправляющие других людей на пытки, часто сами трусливы, нет в них волевого стержня – лишь желание угодить сильному и подбирать крошки с барского стола. Пока не связаны руки, надо попробовать.

Я выставил указательный палец и начал им качать в стороны, как маятником. Удивленный и заинтригованный, дьяк уставился на мой палец. Такого задержанные еще не демонстрировали. Дьяк ожидал всего чего угодно: потока слез, стенаний, мольбы, а тут – палец!

Я вперил свой взгляд ему в глаза, четко и властно произнес:

– Спать!

Глаза дьяка закрылись, голова упала на стол, стоявшие сзади двое охранников из приказа забеспокоились.

– Это что? Чего это он уснул? Ты чего?

– В угол оба! Не то в жаб превращу!

Я встал со стула, обернулся к служивым, вытаращил глаза, воздел руки. Один оказался стойким, а второй струхнул, на что я и рассчитывал. Он засеменил в угол, а его товарищ, начавший было вытаскивать из ножен саблю, стушевался.

– Стой где стоишь, твои ноги приросли к полу, ты не можешь ими пошевелить. Ноги твои тяжелее свинца. Вот попробуй, подними ногу – у тебя это не получится! – продолжал нагнетать я ситуацию.

Служивый и в самом деле дернул ногой, и к моему облегчению, у него это не получилось. К слову – не все люди внушаемы, есть немногочисленная часть таких, кого гипнотизировать бесполезно. Не зря, ох не зря я занимался теоретически и упражнялся практически в гипнозе в свое время.

Служивый уставился на меня со страхом.

– Не получается, – прошептал он.

– Будешь меня слушать – останешься живым, не будешь – твои ноги навечно прирастут к полу, и их придется просто отрубить.

Глаза служивого стали круглыми от ужаса. Он часто-часто закивал головой.

Я повернулся к первому – тому, что смиренно стоял в углу. Он видел, что произошло с сотоварищем, и сейчас был просто не в себе – бормотал:

– Только не в жабу, только не в гада ползучего…

Я подошел поближе:

– Спать! Веки стали тяжелыми, глаза закрылись!

Служивый закрыл глаза и заснул. Он спал стоя, немного покачиваясь. Что делать теперь? Я не связан, не в подвале, – но дальше-то что?

Подойдя к столу, я перебрал бумаги. Так – жалоба, еще одна, допрос звонаря, допрос пьяного плотника. Ага, уже интересно: донос на меня, правда – без указания фамилии и имени. От трактирщика, где я обедал, пересекши шведскую границу.

Вот и второй донос. Я вчитался. Вот сволочь! Купец, с которым я с Ильей плавал на ладье в Росток, настрочил на меня паскудную грамоту – де в Швеции был, каперам помощь оказывал за мзду.

Я свернул оба пасквиля в трубочку, сунул за пазуху. Теперь надо отсюда убираться, но прежде нужно сделать так, чтобы служивые и дьяк ничего про меня не помнили. Я повернулся к ним:

– Слушать только меня! Только мой голос! Вы все меня никогда не видели, никогда не слышали про лекаря Кожина, никогда не приводили меня в Разбойный приказ. Я буду считать до трех, и когда скажу «три», вы все проснетесь, будете себя чувствовать бодро и хорошо, но забудете про мое существование. Раз! В голове светлеет, ноги становятся легкими. Два! Сердце стучит ровно, во всем теле чувствуется легкость. Три! Открываем глаза: все забыли, и кто я такой – никто не помнит!