Когда премьером стал Валентин Сергеевич Павлов, он уже понимал, что тут одним административным регулированием цен не обойдешься. 1991 год – не лучшее время для реформ: началось открытое политическое столкновение Центра и республик, и союзное правительствобуквально каждый день теряло силы. Тем не менее самая знаменитая акция Павлова вошла в историю: обмен сторублевых купюр.

А. Венедиктов: – Один нынешний министр, который тогда был сравнительно молодым инспектором по налогам, рассказывал мне, как его послали в Узбекистан или в Казахстан следить, правильно ли обмениваются деньги: были же ограничения по времени и по сумме. И вот в районную сберкассу человек в штатском приносит чемодан сторублевок. Местное начальство засуетилось: «Ты что принес? Видишь, гость из Москвы сидит!» Он говорит: «Мне дали». «Кто?» «Люди дали». Ему говорят: «Пойди, отдай людям, они должны прийти и заменить сами». А он отвечает: «Они уже уехали». В общем, выяснилось, что это был капитан ГАИ. А зачем нужны были все эти ограничения?

Е. Ясин: – Мы тогда впервые стали основательно знакомиться с мировым опытом перехода от централизованной экономики к рыночной, не слишком, надо сказать, богатым. Ясно, что ключевой момент – это либерализация цен. Чтобы ее произвести, нужно очень сильно зажать деньги, тогда не будет слишком высокого всплеска цен. Значит, предварительно нужно как-то «стерилизовать» значительную часть денежной массы. Это все было очень сложно, но возможно, и все кончилось бы теми же гайдаровскими реформами, но без такого скачка цен. Идею прорабатывали с начала 1990 года, о чем хорошо знал Павлов. Вот он и хотел сжать денежную массу, а потом провести свою реформу ценообразования – без либерализации повысить цены.

А.Венедиктов: – То есть фактически в два приема.

Е. Ясин: – Да, но эти два этапа нужно было проводить с разрывом в один-два дня, не больше, иначе эффект сжатия ни к чему не приводил. Павлов спросил у Виктора Владимировича Геращенко, директора Госбанка СССР: «Готовы ли вы к денежной реформе и вообще к обмену денег?» – «Чтобы напечатать деньги, нужен год или два». Павлов решил напечатать только крупные купюры, это намного быстрее, и они заполнят значительную долю денежного оборота. После обмена денег надо было сразу либерализовать цены, но на это он не решался. Он и повысил цены только с 1 апреля, а денежная реформа была в январе. Это как на футбольном поле, когда дают пас на выход, и там должен оказаться нападающий, чтобы пробить по воротам, а он прибегает через три минуты.

А. Венедиктов: – Виктор Владимирович прибежал через три минуты?

Е. Ясин: – Во-первых, сама реформа вызвала дикое озлобление. Во- вторых, эффекта она не принесла, потому что все с ценами делалось не так и не тогда. Некоторая сбалансированность на потребительском рынке продолжалась месяца два, а потом опять стало ужасно.

Такое отношение к финансам кончается провалом – им и кончилось. Если у вас такой дефицит любых товаров, рубль ничего не стоит. Когда он теряет цену, у вас теряется стимул к производству. Люди начинают искать другие способы защиты. На первый план все сильнее и сильнее выходит натуральный обмен. Регионы, а тогда республики, стали говорить: «Мы живем централизованным распределением ресурсов, если вы нам ничего не даете, то мы не будем давать вам то, что запланировано». Николай Иванович их еще и подогревал. Он говорил: «Рассчитывайте на себя. Мы проводим реформы, нам не до вас, ресурсов у нас все меньше, потому что мы сокращаем государственный заказ. Поэтому ищите у себя». А тогдашний премьер-министр Украины господин Масол ему позже отвечал: «Николай Иванович, вы же сами нас учите самостоятельности. Вот мы вам и не отдаем то, что вы от нас ожидаете».

Беловежская Пуща была финалом, а до этого экономику подорвала безграмотная финансовая и ценовая политика. Наверное, если бы все сохранялось в руках КГБ и партии, какое-то время еще Советский Союз продержался бы, но долго так не могло продолжаться.

Другими словами, финансовая и ценовая политика, которую проводило правительство Рыжкова, способствовала развалу Союза. Когда обсуждалась программа «500 дней», Николай Иванович говорил, что ее авторы хотят развалить Союз и что он в этом с ними сотрудничать не будет. Он и не сотрудничал, но сделал большой вклад в это дело. Я напомню еще раз, что ключевыми моментами этой политики было ослабление финансовой дисциплины для предприятий, в том числе и за счет введения экономических нормативов, особенно на заработную плату. С другой стороны, это был раздутый бюджет с колоссальным дефицитом. Говорили, что дефицит составлял чуть ли не половину всех расходов. Это было печатание ленег при замороженных ценах, которые лучше всего, как потом выяснилось, было просто освободить еще в 1988 году. Но этого не сделали.

Это серьезный вопрос: надо ли было проводить демократизацию и жертвовать при этом великой державой, или мы могли остаться великой державой, не допустив демократизации? История рассудит, как к этому относиться. Но, с моей точки зрения, выбор Горбачева в пользу демократизации, в конце концов, был правильным.

Просто Россия как тоталитарное государство больше не имела шансов на развитие. Она была в тупике, и нужно было выбираться. И в конце концов наступил такой момент, когда надо было задуматься: подданные существуют для империи или все-таки государство существует для своих граждан? Россия могла дальше развиваться только как страна, существующая для своих граждан. Я думаю, ведущие лидеры перестройки понимали это. Потому и начался процесс политической демократизации: 1988 год, потом первый Съезд народных депутатов – собственно, это и был один из решающих шагов. Если вы соедините экономическую политику Рыжкова и политическую линию на демократизацию со стороны Горбачева и других лидеров перестройки, то получите основные двигатели, которые привели к распаду Союза.

Кирилл Ефремов

«Экологический кризис налицо, и даже на коже – я вся в каких-то фитюшках». Эта реплика, произнесенная моей женой по поводу готовящейся статьи, вполне отражает обыденное представление об экологическом кризисе. Но обыденные представления и есть самые главные. Изучая эволюцию мировоззрения, я научился их уважать. Дело в том, что основные потоки информации в обществе составляют не точные знания, а «полузнания» – поверхностные, мифические представления, далекие от реальности. Это то, чем, собственно, и живут люди. Профессиональные истины – тонкие, едва заметные ручейки среди этих потоков, омывающих ноосферу. Наверное, средства массовой информации можно сравнить с руслами, а слухи – с грунтовыми водами… Всякая информация, попадая туда, размывается, меняет свой цвет. И почти каждый, кто отразился в зеркале СМИ, негодует: мол, все переврали журналисты! А река, знай, течет и течет…

Понаблюдаем за теми потоками, что окрашены в зеленоватые экологические цвета. В их глубинах обычно встречаются три «полузнания», три мифа: Эволюционный прогресс, Кризис и Любовь к природе, в чьей пене родился миф четвертый – Устойчивое развитие. В «Знание – сила» N22 за 2001 год мы уже начали разговор об их парадоксальности. Итак, продолжим наши изыскания…

Всем известно, что эволюция жизни сопровождается улучшением, прогрессом, отрицанием примитивного. Эту мысль замечательно выразил К.Э. Циолковский: «Могущество совершенных проникает на все планеты, на всевозможные места жизни и всюду. Оно, без страданий, уничтожает несовершенные зачатки жизни. Эти места заселяются их собственным зрелым родом…» Какие эзотерические интонации! А что на самом деле? Объективные данные говорят об обратном: эволюция, протекающая в ходе геологической истории, сопровождается не улучшением, а ухудшением (!) приспособленности Жизни. Это звучит почти оскорбительно, ибо противоречит важному общественному мифу о Прогрессе. Однако усложнение форм жизни действительно делает биосферу все менее стабильной – такое мнение высказывает известный ученый-эволюционист Г.А. Заварзин. Волны вымирания, вызванные катастрофами и кризисами, учащаются именно по мере приближения к современности. Если в протерозойскую эпоху «одноклеточная» биосфера не знала больших поражений, то после девона высшие формы жизни не раз оказывались на грани полного вымирания. И в итоге чем дальше, тем хуже приспособленной и, следовательно, менее совершенной можно считать жизнь на Земле.