Капитан не унимался. Подошел ко мне, ухватил за прядь волос, потер в пальцах.

— Странное ощущение какое-то, — сказал он подозрительно.

— Скажи еще — на ощупь как шелковые, — съязвила я.

— Да, похоже.

— Придурок, они и есть шелковые. У меня свои чуть длинней твоих. И только попробуй их тронуть — я с тебя сдеру всю стоимость наращивания.

— Язык прикуси, — посоветовал капитан. — Мясо.

— Эй, Флинн, — негромко позвал Павлов, подходя к нему вплотную. Он глядел чуть исподлобья, как старший на оборзевшего, но еще не выпросившего трепку младшего. — Руки к ней не тяни.

— Сэр, нутром чую…

— Флинн, — Павлов понизил голос так, что их разговор слышала я, но не слышали солдаты, — ты поручишься за настроение командования?

Тот не ответил, только неприязненно сверлил взглядом Павлова.

— У него за неделю оно раз пять менялось. — Павлов сделал выразительную паузу. — Стриженая и сержантша — мясо. Можно было бы и не брать с собой, да я очкую их тут оставлять. Сам-то услежу. Они расходный материал. А вот этих двух надо беречь. За ними серьезные люди стоят, которым есть что предложить. И на тот случай, ежели они захотят предложить, девушки должны иметь товарный вид.

Капитан Флинн отошел от меня с таким видом, словно мечтал плюнуть под ноги, но сдержался.

Ворота откатились в сторону, и во двор задом въехал большой фургон. Подогнали погрузчик, и станок с нами четверыми водрузили в кузов. Сюда же запрыгнули двое солдат, после чего фургон был заперт снаружи.

Мы ехали в полной темноте.

— Дамы, если будем говорить, вы голову назад сильнее поворачивайте, чтобы Радха поняла. А то она глухая, по губам читает. Тут темно, конечно, но что-то она разглядит.

— Берг, я кое-что все-таки слышу, — тут же отозвалась Радха. — Если честно, я малость преувеличила свои проблемы. Просто говорите погромче и почетче.

Довольно быстро я почувствовала духоту. Сзади шепотом выругалась Веста.

— Что? — спросила я.

— Да рука затекла, — пожаловалась она. — Я ж не такая тренированная, как вы.

— Особенно тренированная тут я, — съязвила Мария. Подумала и добавила: — Надеюсь, обратно нас повезут в более комфортных условиях.

— Ага, лежа, — поддакнула Веста. — В гробах.

— Да какие гробы, о чем вы говорите, — откликнулась Радха. — Там же открытая шахта глубиной в несколько сот метров. В нее и скинут. Возиться еще с гробами… А с другой стороны — хорошая, глубокая могилка, и кости не разворошит никто, когда вздумает построить на месте кладбища свой дом.

— Девки, заткнитесь, а? — попросила я. — Юмор висельника я люблю, но у вас ни разу не смешно получается.

До Марии наконец дошло:

— Вы хотите сказать, нас там убьют?!

— Конечно! — хором ответили Веста и Радха.

— О господи… — выдохнула Мария, и голос у нее сорвался. — А я еще хотела детей увидеть… Господи!

Они еще несколько минут болтали, выговаривая свой страх. Мне нравился их настрой. Никто не впал в панику и истерику, хотя Мария, если верить интонациям, глотала слезы.

— Берг, ты чего там притихла? — позвала Радха.

— Пытаюсь вспомнить хоть одну молитву, — мрачно ответила я.

— Хреново ж тебя учили в университете, — съехидничала Радха. — Я вот все помню.

— Это католические. Я ж не католичка на самом деле, я лютеранка. Причем лютеранка только по названию, в церкви последний раз несколько лет назад была.

— А что, у лютеран еще и молитвы есть? — удивилась Веста.

На нее зашикала Радха, сочтя эго высказывание по меньшей мере глупым.

— Я могу помолиться за всех, — чистым и звонким голосом сказала Мария. — Господь един, и перед Ним все мы равны, и Его милосердие простирается на всех.

Мы замолчали, а потом сзади послышался сдавленный голос Радхи:

— Помолись, если можешь.

И дальше мы ехали с Божьей помощью. Кроме шуток, мне показалось, что нас даже трясти перестало и не так ныло тело от неудобной позы. Мария молилась звучно, на классической латыни, и вскоре я услышала, как тихонько, вполголоса, ей вторит Веста. Глядишь, к концу пути она раскается в вероотступничестве и вернется в лоно родной католической церкви. Надо будет посоветовать ей — пусть даст обет в случае избавления вернуться.

Говорят, иногда помогает.

Я старалась ни о чем больше не думать. Я сделала все, что было в моих силах.

Но, увы, никакие мои действия и приготовления не гарантировали, что я сама останусь жива.

Грустно, но факт.

Я надеялась, что хотя бы при перегрузке в самолет нас вынут из фургона и дадут глотнуть свежего воздуха. Как бы не так. Фургон загнали в трюм, не открывая. Сквозь обшивку я услышала рев турбин. Конечно, здесь же не такая мощная звукоизоляция, как в салоне. И за все века развития воздухоплавания никто так и не изобрел бесшумных турбин. А остальные двигатели еще громче.