— Думаешь, он жив?

— Жив, конечно. Только даже черт не знает, где он. Его ж Рудольф Хайнц нашел. Сумел удержать на сутки. За сутки Скотти обратил в католичество десяток адамитов, которые его стерегли, и сбежал. Хайнц чуть не плакал. Это ж не человек, а какое-то оружие массового поражения.

— Странно, что тебя не обратил.

— Ну, как сказать… — туманно ответила Радха. — По крайней мере, если я когда-нибудь снова поверю в Бога, то… У меня вообще была мысль: а не уйти ли в монастырь? Но, понимаешь, если раньше я цинично думала: наплевать, что у меня внутри на самом деле, изображу что надо, то теперь как-то даже совестно притворяться верующей. Я даже загадала: если получится отомстить за Шермана — значит, Бог есть. Глупо, да? Но для меня эта месть была единственным оставшимся делом жизни. Вальдес и его мамашка. Я могла бы ограничиться им одним, только извини — он никак не мог убить Шермана без ведома мамашки. Она ж жила в том же доме. И одобряла все, что творил Вальдес. Думаешь, Вальдес смог бы пытать Шермана неделю, в подвале собственного дома, если бы мать ему не разрешила? Я целую интригу провернула, чтобы подойти к ней. Я знала, что она попытается избавиться от невестки, и чуть ли не сама предложила ей свои услуги. Фактически сама. И весь план убийства разработала я. Мамашка сказала, что методами убеждения она владеет и Мария поедет с ней, никуда не денется. А с утра она кое-чего добавит ей в кофе, Марии будет дурно, машина остановится на парковке, Мария выйдет продышаться… Как удобно, да? Убийство свалили бы на тебя. Потому что Вальдес не скрывался, когда накануне поехал с тобой болтать. Но никто не знает, о чем он с тобой говорил. Ты избавилась от соперницы, ха-ха. А я на той парковке закладку оставила. Цепочкой вдоль парапета. Чтобы, как только Мария подойдет, случился небольшой бум, как будто очередь дали, да случайно промахнулись. Вальдес из машины выскочит, чтобы жену увести, — и мамашка его отпустит, она ж будет уверена, что ему ничего не грозит. Они ж не смогут уехать без Марии, дети не поймут, почему ее бросили в опасности. И Вальдеса я поэтому ранила — чтобы мамашка к нему побежала. — Она помолчала. — Не знаю только, где она яд взяла. Но судя по тому, что как-то очень уж вовремя нарисовался Даймон со своими парнями, и по тому, что уже здесь, при мне, Даймон колол Марии какую-то дрянь, после которой она перестала блевать, он тоже ручку приложил. Врача к ней так и не пригласили. Он знал, чем ее травили. И знал весь план.

Я промолчала, что Павлова вызвала сама, причем еще при выезде из поместья. Встала, отнесла поднос на стол, снова забралась в койку и укрыла ноги одеялом.

— Вальдеса не было дома в ту неделю, когда погиб Хосе, — обронила я, старательно артикулируя, чтобы до Радхи дошло каждое слово. — Мамаша отдала приказ от его имени. А он гостевал в чужом доме. И в таком, что Арриньо без лишних вопросов сразу поверил. Все выяснилось двое суток назад. Вальдес за тем и приезжал в поместье, чтобы сказать мне об этом. Ты убила невиновного.

Она застыла, глядя на меня широко открытыми блестящими глазами.

— Правда? — почти беззвучно переспросила она.

— Правда, — ответила я, легла и повернулась лицом к стенке, чтобы свет не бил в глаза.

— Проклятье… — Она помолчала. — Тогда я перед Марией в неоплатном долгу. Черт, я хотела бежать одна. Ну, с тобой, но тебе-то помощь нужна минимальная. Придется брать всех. И эту странную тетку, не оставлять же ее одну. К тому же она поможет тащить Марию, если та грохнется без чувств.

Я не ответила.

Радха шумно возилась, укладываясь спать. Затихла.

Прошло, наверное, с полчаса. Не спалось, мешали дурацкие мысли вроде той, что сын, наверное, не запомнит меня. И как хорошо, что нет Августа, а то бы я опять придумала, как зайти к нему… Что мне эти замки на двери камеры? Я их не то что шпилькой — аккуратной составной шпилькой, зашитой в застежку моего лифчика, — я их пластмассовой вилкой открою. Вот на этаже запоры уже посерьезней, но я сверну шею кому-нибудь из охраны и воспользуюсь тем, что найду на трупе. Определенно, хорошо, что Августа нет. А то опять получилась бы какая-нибудь глупость.

Радха тяжело вздохнула.

— Тоже не спишь? — спросила она в пустоту.

Я повернулась к ней лицом, подперла голову ладонью.

— Ты что-то вообще не беспокоишься, — заметила Радха. — Тебя как будто все устраивает.

— Не устраивает. Просто не вижу смысла рыпаться.

— A-а. На Даймона надеешься? — Радха ехидно засмеялась. — На твоем месте я бы не надеялась. Даймона заботит только собственная шкура. Он всегда таким был. Если ему выгодно продать тебя — продаст и задумается лишь над тем, не продешевил ли он. И грохнет он тебя, не колеблясь. Если хорошо относится — грохнет быстро и без мучений. Только и всего.

— Я знаю.

— А чего тогда? Надеешься дернуть на перевозке? Даймон отлично знает, когда бежать удобно. У нас единственный шанс — ломиться, когда это заведомо неудобно.

— Я не побегу.

— Почему?

— Потому что у меня крохотный ребенок. И тот же Даймон доберется до него раньше, чем я. Пусть лучше я буду заложницей. В конце концов, я хоть немного пожила. И со мной не связано столько надежд других людей. Его вырастят и без меня. А вот как я смогу жить без него — большой вопрос.

— Понятно, — пробормотала Радха обреченно. — Ладно, как хочешь. Я все-таки попробую дернуть завтра. Надеюсь, ты не помешаешь.

— Физически не смогу, — согласилась я. — Нас повезут в лучшем случае в наручниках, если не в клетках. Я бы повезла в клетках. Причем в раздельных. Причем в очень тесных клетках, где можно только сидеть, согнувшись в три погибели.

Радха дернула бровью:

— Мадам знает толк в извращениях.

— Чай, за князя замуж сходила, не за конюха, — парировала я.

Не знаю, что такого смешного нашла Радха в моих словах, но хохотала она до слез.

Если верить тому, что мы пережили утром, Павлов сходил замуж даже не за князя, а за шанхайского императора.

Нас разбудили, дали воды умыться и оправиться, принесли завтрак. Радха съехидничала, мол, перед смертью кормить не стоит — есть шанс, что в момент гибели организм испачкает одежду. А шмотки на нас все-таки казенные, за них отчитываться нужно. Я напомнила, что опытные палачи заставляют жертв раздеваться догола. Радха заявила, что от нее этого точно не дождутся. А я ответила, что шмотки в любом случае испортятся — от пули. Конечно, если нас не вздернут. Но чисто технически повесить сразу четверых женщин, из которых две — кадровые офицеры разведки, а одна — сержант контрразведки, — в высшей степени затруднительно. А ведь нас наверняка будет больше. Не оставят же в живых Августа и Криса. Инквизитора первого класса, способного уговорить охрану раскаяться в грехах своих, не отходя от эшафота, и капитана штурмовой пехоты с соответствующей физической подготовкой. Так что нас, скорей всего, очень быстро и деловито перестреляют. Иначе мы сами вздернем палачей, даже если нас свяжут по рукам и ногам, даже если их будет вдесятеро больше. Радха согласилась. И добавила, что это вообще не наша забота — беречь казенное барахло.