– Сверхчеловеки?

– Откуда столько пошлости, мой друг? Набрались из голливудских шедевров в стиле примитивизма?

– Ну, я, скорее, о Ницше…

– Фридрих Ницше – весьма неординарный человек, может быть, даже – гений. Но его Полдень; bermenschа – это вовсе не культ одной расы Третьего Рейха и не культ лживых героев Голливуда. Конечно, нас можно назвать «надэтносом», но только в том смысле, что мы, будучи в каждом народе, не можем быть полностью автохтонными по отношению ни к одному из них. Мы – интерэтнос. А еще вернее – подэтнос, учитывая нашу метафорическую локализацию. И мы – не человеки. Вернее, не только человеки. Наги воплощаются во всех иллюзорных мирах Бытия, в том числе, и во Взвеси. На нас, на нашу культуру оказывают влияние все языки всех времен и всех народов. Но своего у нас нет. К чему улыбка, мой друг?

– Да вспомнил. Вычитал недавно. В одном детском романе.

– Что именно?

– Про мальчика-волшебника, который говорил на нашем языке. На языке, которого нет. Не помню, как там назван этот язык.

– Парселтанг. Он же серпентарго. Каково? Года два эта тема забавляла весь Раджас. Как называли людей, говорящих на парселтанге? Змееусты. Если быть точным, то получается – нагоусты.

Кир засмеялся так заразительно, что Нестор невольно проникся весельем Наставника.

– А мы, Наги, коль можем говорить с людьми, – людеусты! Или людоусты, – не унимался Кир. – А раз уста – это губы, то мы – людегубы! Ну, или людогубы.

Потом неожиданно спокойно продолжил:

– Даже профессиональные сообщества или неформальные группы имеют сленг, благодаря которому узнают друг друга. Математик всегда поймет математика, провизор – провизора, панк – панка, а рыбак – рыбака. Потому что у них есть общие культурные знаменатели. Вот и у нас, у Нагов всех стран и народов, есть свои культурные знаменатели. В нашем обиходе действительно много слов с корнем «наг». Вот только мы придаем этим словам несколько иное значение.

– НАГнуться – не ПРОГнуться, – вспомнил Нестор.

– Ну, да. НАГнуться – так мы называем процесс перевоплощения. Кстати, знаешь как говорят об этом наши английские соплеменники? Они говорят «snuggle up to nuggets» – сокращенная версия «уютно прижаться к золотым самородкам». Все-таки зашкаливающая меркантильность осела пылью и на нашем лексиконе. А то, что мы называем НАГнать – скользнуть в лаз, у них называется «snug place» – найти «укромное местечко».

– А в Германии?

– Немцы перевоплощение человека в Нага с присущим только немецкой филологии тонким юмором называют «Nager nagen» – «грызуны грызут». А вот французы тоже говорят «nager», но у них это означает «плыть». Они называю тот же процесс «nager entre deux eaux», что можно перевести двояко: и как «плыть под водой», и как «и нашим, и вашим». Тоже веселый народ. Но мы засиделись. Не пора ли на танцпол?

Нестор давно уже испытывал некое неопределенное желание – нет, не танцевать, но хоть пройтись. Да и «фирменный» напиток местного разлива незаметно иссяк в бокале.

Праздничный зал гудел. Столики верхнего яруса были почти пусты. Нестор вдруг понял, что не против поддаться ритмичному воздействию звуковых и цветовых пульсаций – или сказывалось выпитое, или очаровал какой-то магический гипноз. Все-таки Раджас – змеиное царство.

Перевоплощение всегда делало такой подарок – наполняло силой, смывающей нагромождения Взвеси, совершенно не уместные здесь. Мыслей не было, усталости не было. Нестор почувствовал, что его тело уже движется в такт музыке, даже не спросив разрешения у разума. Он глянул вниз, на первый ярус.

Вспышки стробоскопа выхватывали из темноты живые фотографии: застывшую динамику танца, фантасмагорию поз, странные мимические маски танцующих. Нестор почувствовал себя в роли Маугли, которому «иногда случалось потревожить клубок ядовитых змей, но, прежде чем они успевали броситься на Маугли, он уже убегал прочь по блестящей речной гальке и снова углублялся в лес».

Сбежать? Куда? В тихую заводь маленького помещения на периферии второго яруса? К тихой беседе с Наставником? Вот он, кстати, здесь. Улыбается, как всегда. И как всегда – с бокалом. Даже с двумя – второй для подопечного. Или совсем сбежать? По длинным прямым коридорам Раджаса, против указателей, к лазу и – в привычную бытовую тишь семьи, к утке в вишневом (или яблочном? или айвовом? или апельсиновом? – он ведь даже не спросил) соусе, к негромким замечаниям матери, к наставлениям отца, который уже успел выпить коньяку, а потому особенно разговорчив? Куда сбежать? И зачем он тогда вообще был зван сюда? Не его! Не его! Все мимо, все не цепляет.

Но было поздно. Если забрался на вышку – прыгай.

Нестор взял, нет – почти выхватил из рук Кира бокал, залпом, запрокинув голову, влил в себя содержимое и решительно заскользил по лестнице вниз. В глубину, в толчею, в хаос. Что с руками? Неужели позеленели? Нет, показалось. Все в порядке, это просто мелькание цветных огней. Синий, зеленый, красный, еще какие-то смешанные – цвета огней, тела Нагов и змеек, напитки в бокалах, звуки… Почему распахнут халат? А, пустое! Не обращать внимания! Здесь все такие! Здесь всем все равно. Движение, прикосновения, контакты, поцелуи, чья-то красная грудь в зеленой ладони (неужели все-таки позеленели?), чье-то дыхание, чья-та влага… Сколько времени? Сколько прошло времени?

Нестор пробрался к краю площадки, застучал по барной стойке. Отдышаться! Никак. Пить! Барменша уже поставила бокал. Снова шампанское? Сейчас бы пива! Ладно, сойдет. Как хочется пить! Еще один. И еще. Кто это машет рукой? Знакомое лицо. С трудом протискивается к Нестору между танцующими. Ага, это младшая кастелянша Зоенька. Что-то кричит ему беззвучно. Нет, не слышно. Наверное, здоровается. Надо уходить отсюда. Кир обещал командировочный. К бесу командировочный! Пора домой.

– Хочу домой! – кричит Нестор Зоеньке.