— Жаль… И дедушка как раз приболел, некому корму Машке принести.

— У вас что, кормить нечем?

— Никак сено не привезём. Мы её зелёными ивовыми ветками кормим; но я боюсь ходить к ерику одна.

— Ну, ежли надо помочь, тогда другое дело: до обеда задержусь, — согласился он.

— Вот и чудненько! — На радостях она подсунула руку ему под шею, притянула лицо и поцеловала. — А раз не надо вставать чуть свет, то давай поговорим ещё немножко.

— Да я тебе уже все новости пересказал.

— А я ещё не наслушалась твоего голоса, и когда ещё услышу — неизвестно. Расскажи какую-нибудь сказку. Страшную-престрашную! Знаешь такие?

— Кто ж их не знает? Хочешь, расскажу которую сочинил Федя? Только она длинная и написана стихами.

— Конечно, хочу! Мне Клава давала почитать его стихи — чудо как хороши!

— Ну, тогда слушай. — Он помолчал, вспоминая, и начал:

Давным-давно одно селенье Цыганский табор посетил…

Конешно, случай этот был Для всех — привычное явление, И как бывало всякий раз, О нём забыли бы тотчас, Как только табор удалится; Но тот такой оставил след, Что многими не мог забыться На протяженьи долгих лет…

Дошли и до меня те слухи.

Рассказ о мстительной старухе И молодых гробовщиках Невольно навевает страх…

Андрей сделал паузу, и Марта, воспользовавшись нею, отметила:

— Складно написано! И ты всю её выучил наизусть?

— За четыре или пять приёмов.

— Теперь вижу, что не зря хвалился отменной памятью, — вспомнила она. — А эта старуха, наверно, ведьма?

— Слушай дальше:

В тот раз вели себя цыгане Совсем иначе, чем всегда:

Веселья не было; рыданья Неслись из табора: беда И в их кибитки постучалась— У них старуха-мать скончалась.

Она жила сто с лишним лет, Но всё не вечно на земле.

И вот вдовец, седой и нищий, Пошёл искать гробовщика, Чтобы предать земле, пока Стоит их табор у кладбища.

Ему сказали: «Это — там».

И показали ворота.

На стук калитка отворилась, И с невысокого крыльца К нему зеваючи, спустились Два недовольных молодца.

Старик им в пояс поклонился, Смиренно с просьбой обратился:

Оборвалась, мол, жизни нить, Возьметесь ли похоронить?

Копач, которому Афоним Поп при крещеньи имя дал.

Цыгану нехотя сказал:

— Мы, так и быть уж, похороним.

Но и ему, за гроб, и мне Придется заплатить втройне.

Гробовщики назвали цену, Сразив беднягу наповал:

Не обопрись старик о стену, Он точно наземь бы упал…

Вчера детины перебрали, Сегодня малость недоспали, У них трещала голова; Опохмелиться бы сперва, А тут его нечиста сила Совсем некстати принесла!

И вот они ему со зла Такую цену заломили.

И сколько тот их не просил, Афоним гроша не скостил…

Людскою жадностью сраженный, Вдовец едва добраться смог В свой табор, в траур погруженный, Всё рассказал и с горя слёг.

Но делать нечего: цыгане, Перетряхнув узлы, карманы, Кой-как оплату наскребли И тем детинам принесли.

Гробовщики переглянулись, Смутившись… но, пожав плечьми, Не повинились пред людьми И за мошною потянулись…

Содрав три шкуры с голытьбы, Людей неласковой судьбы.

В шинок сходивши, заложили Гнедого с Чалым в драндулет, Инструментарий погрузили И в табор поторили след.

Цыгане слёзно затужили И в гроб старуху положили; Накрыли крышкой и по ней Забили с дюжину гвоздей.

Гробовщикам свой груз печальный Препоручили. А затем Старшой велел сниматься всем, И отбыл табор в путь свой дальний, Кляня гробовщиков скупых За жадность и бездушье их.

Детины тронули к погосту.

Приехавши, спустили гроб.

Горилки приняли грамм по сту, Работалось спорее чтоб.

Для ямы место подыскали, О том о сём порассуждали И, оголившись до пупа, Подналегли на заступа.

Но дело двигалось неспоро:

Коренья, камни, разный хлам Им попадались тут и там.

Земля противилась… И вскоре Афоним выбился из сил; Передохнуть он предложил.

— Ананий, мы сегодня ели? — Спросил, уставясь на мозоль.

— Пол-ямы вырыть не успели, А в теле слабость, дрожь и боль.

Не может быть, чтоб с перепою!

— Неладно что-то и со мною:

Корёжит самого, хоть хнычь…

Боюсь, что этот старый хрыч — Ведьмак; и мстит он нам от злости!

Коренья, камни да кирпич — Откуда? не могу постичь…